Алёшка Емельянов - Перемена погоды

появятся силы и ум, и прекрасность.

Твоим рычагом разожму я тиски,

и племя не будет слабеющим, зыбким.

Я срежу клеймо безызвестной тоски

серпом твоей милой и чистой улыбки.

Я быстро окрепну, питаясь от чувств,

на многие вещи посмею решиться,

затем зацветёт мой сиреневый куст,

чья пышная крона вовсю распушится.

Я буду стараться, во всём угождать.

Ты пару недель в меня лил своё семя.

Семейных оков утомилась я ждать.

Женись же на мне! Да к тому ж во мне бремя…

Повсюду театры и апартаменты,

старинные арки, брусчатка, дворцы,

покатые крыши в неоновых лентах,

поток ароматов духов и пыльцы,

дома низкорослые и рестораны,

столбы вдоль дороги, что будто река,

гостиниц, мотелей манящие станы,

округа, где дружат любые века,

открытые парки, аллеи и скверы,

где серая стела героям войны,

где древние храмы Иисусовой веры,

где тройка фонтанов их чистой воды;

кофейни с уютным, домашним убранством,

романтика двориков, лавок, дерев,

местечки для встреч, поцелуев, гурманства,

простор для гуляний и сытости чрев,

свобода сидящим, идущим, возницам,

широты для песен, картин и молвы…

Но славится центр земельной столицы

проспектом салонов купюрной "любви"…

Идея Андрея Юхновца

Очам и органам, и чувствам

достался сей волшебный рай,

где пьяно, сладостно и густо,

где сад, цветник и грешный май!

Дар манекенщиц и танцовщиц

кружится меж железных спиц,

а пируэты, страсть наёмниц

чаруют десять властных лиц.

Миг оголяет девью юность,

пороча, портя суть начал.

Тут не в чести мужская скупость,

смущенье, трезвость и печаль.

Десятки глаз в гипнозе ленном

от лент, изгибов, женских чар,

чья очерёдность, переменность

в гостей привносят цвет и жар.

Из стройных мест, местечек тела

так сладко веют тайны пор,

амбре духов и карамели,

ванильный и конфетный флёр…

И весь букет красавиц, умниц,

как королевы на пиру

и как ансамбль из разгульниц,

танцует в денежном жиру…

Татьяне Дерусовой

Порядочный люд иль дурные людишки

рождаются, в мир добавляя свой шум,

вбирая в себя пропитанья, вещички,

пороки и мысли, и нравы, и глум.

Все – губки, мочалки, тряпичные куклы.

Всё то, что впитали в филе иль нутро,

назад отдадут при нажатии скудном,

и вытекут суммы на землю, в ведро.

И птицы, и звери, жильцы всей планеты

вкушают всё то, что растёт из низов.

Трава и плоды насыщают от лета

всех будущих жертв, а они – всех волков.

Цепочки природы верны и логичны,

хотя и жестоки все эры, года.

От них не уйти, не отвергнуть цинично.

Питают всех почва и солнце, вода.

Нас манит так синь и светлейшее небо

из хижины, хаты и храма, дворца.

Но эту мечту кормят зёрнышки хлеба,

глубинные рыбы и клубни, сердца.

Из мрака и света мы сотканы в тверди.

Как печи, все яства сжигаем в себе.

Мы сами – могилы, пособники смерти,

как хищники в чащах, в морях, меж степей.

И хоть мы порою взлетаем со рвеньем,

но после стремимся к постели, ко дну.

Полёт завершается всё ж приземленьем.

Мы вышли из тьмы и вернёмся во тьму…

Обидно погибнуть, зайдя утром в цех,

на улице встретить чуму иль убийцу.

Но самая глупая смерть изо всех -

драже витаминной навек подавиться.

***

Опять рассвет. Опять стояк.

Опять один в своей постели.

Опять беру я член в кулак

и начинаю дёргать смело…

***

Запросы, обвисшие груди, умы,

косметики пуд для созданья картины

в обмен на зарплаты, комфорт без сумы.

Оплата – расщелина дряблой вагины.

***

Безумные гонки. Пердящая сталь

и гром из чудных, дребезжащих колонок.

Считают, что улочки – есть магистраль,

кружа полвторого по спальным районам.

***

Вулкан изливается дымною лавой,

а гейзер бросает из недр всю стать.

Так, семя мужское – есть боль и отрава,

какие порой надо тоже сливать.

***

Вокруг нет концертов, болезней, угрозы.

Я жду копачей и гостей, гробовоз,

венки и знакомые, новые слёзы…

Я – кладбище. Жажду я новый завоз.

***

Метро и вагон, и напротив красотка

взирает в экран, улыбаясь с теплом.

Наверное, книга, работа иль нотки…

В окне ж отражение… порно с конём…

***

Вокруг только ели и клёны, и сосны,

что сбоку иглисты, и снизу разброс.

Вся жизнь среди них так колюча, несносна.

Я – липа, и прозвище мне "медонос".

***

Курящие в клетке, в заборной ограде

собой демонстрируют дикий пример,

как звери на общеживотном параде.

Их место – зверинец, вонючий вольер.

***

Грязнуля в потёртом и сальном наряде,

в каких-то заплатках и швах, и кусках,

с похмельем в глазах и с душевным разладом,

но в вымытых туфлях и в белых носках…

***

Во тьме инвалидной, слепой и бесцветной,

острее все звуки и запахи, слух.

Но так одиноко в ночи чёрно-бледной,

и мрёт в ней цветочный и ищущий дух.

***

Неужто та шутка настолько отменна,

что вводит в неистовство, жар куража,

что вносит безумие в мысли и вены,

что можно так ржать, аж на два этажа?!

***

В квартире становится ярче, теплее,

кирпичные стены пошире, родней,

а сердце стучится о клетку сильнее,

когда ты приходишь под вечер ко мне…

Надрывные песни великих поэтов,

смелейшие мысли и гордый напев,

мотивы о жизни, любви и победе

всегда покоряют задумчивых дев.

Их меткие речи, умелые пальцы,

глубокие думы из шахт темноты,

их мощь мудрецов и душевных старальцев

средь крепости струн шедеврально святы.

Слова и мелодии бьются в героев,

в борцов-патриотов с идейной стезёй,

вживляются в думы, надкостья, покрои,

к телам прилипая шипами, бронёй.

Певцы-одиночки, что выросли выше,

питают разрозненных, верных бойцов

и избранных, лучших, кто верою дышит,

кто в битве не станет дурным беглецом.

Их редкие слышат, как Будду, Иисуса.

Иные глумятся над сложной строкой,

клянут, что опять нараспашку их чувства,

клеймят за гитарный, непонятый бой.

Вся их непохожесть – есть сущность от Бога,

какого забыли все люди в веках,

средь кущ бесовских и рабочих предлогов,

средь лени, пороков, забвенья во снах.

Сии полководцы своих воспитают

на смену себе, для служенья стране.

Пока ж сочиняют, поют и вещают,

лучиной горя средь дождинок, во тьме…

Желают они королевских подарков,

красивых, богатых и властных мужчин,

машины элитных и редкостных марок,