Петр Альшевский - «Играя с мраком блюз»

целуйте небо…».

Неизбежность. Любовь вампира.

Радость. Грусть.

Он выдавил стекло женской бани

задубевшими пальцами

потные, склизкие барышни

рьяно отклячились.

Возбуждение себя не обнаружило.

Но через полгода встревожило.

Мелочь

приятно

вопросы.

Переводя впустую дыхание

думая лишь алфавитом

осень еще золотую

трудно схватить за загривок —

гулял, пил джин

читаю книгу

она своей формой похожа на валенок.

Рыцари бьются, девы сдаются

сонные мухи над трупами вьются.

Слава отважным.

Инвалидам позор.

Намажь мне с икрой, пучеглазый трясун

пусти меня в гущу израненных смердов

мудрость не стоит

потраченных нервов

быть в стороне

довольно, приелось

в себя прихожу и чувствую – зря.

Монстры, смешки

как кормой корабля

задом воткнусь кому-то в лицо.

Противник сглотнет.

Не выхватит меч. Он уже мертв.

Безмолвно рассечь его соизволил царевич Ахмед

злобный мудак, поэт

домосед

«О, моя Руфь, посвящаю тебе

победу на ним

собакой

Йе-йе!».

Сумбур мечтаний об осмысленном празднике

солнечном, длительном, тихом

никуда не приводит

тоннами девственных кошек

пригибает к амвону презрения

слабость цветет

военные запахи

вечность не дура, она не простит

отринувших шансы стать посветлей.

в сумраке встречи несчастных друзей

я улыбаюсь

я отхожу – хоп, хоп

гоп, гоп

а-аааааа!… у-уууууу!…

за пьяным гонятся мутанты

на рыжих взмыленных конях

«Они виденье… Хамы?

Дуэлянты?

В широких кепках, в тусклых чешуях» —

крадется луч.

Не освещая урны, снует по льду

и исчезает за углом. Не на трамвае.

Своим ходом.

Лишь намекнув откуда родом

его гордыня.

«Вы… графиня…»

«Я с незнакомыми айвенго

предпочитаю не общаться».

Сломаться

сразу же сломаться

Набрать грибов, уйти в астрал

Пожалуй, выход.

Правильный подход к страстям, тоске

бессоннице, изменам – робейте бесы.

Вашим самострелам

я предложу попасть в другое око.

Мне скучно

чуть безумно

одиноко, но светофор сгорел

нахмурив брови.

Лазурь! Ситар!

Невиданные зори!

Темно. Не ясно.

Там радость – сомневаюсь

тут горе – не уверен

тобой, Элен, проверен

«Есть мужество?»

«В достатке. Такого у тебя

как деток у касатки, сжирающей русалку

бунтующей на дне»

«Хе-хе…»

«Тебе смешно?!»

«О чем ты, дорогая?! Припав к твоей груди

я впал в печаль. Любя. И из последних сил считая

тебя своей. Таскающей меня

ну, за него

ты знаешь

по равнинам

по нижним, заурядным этажам

сознания.

И Фивам, Ферпомилам…»

«Ты сам?»

«Сошел с ума?

Наверно, сам».

Заразная вода – из крана

себя, как тело – из окна

я не проснусь.

Пока мне рано

увидеть всю реальность сна.

Ступайте. Лейтесь, проходите

нимфетки, горцы, вместе, рядом

идите с миром.

Ешьте даром, прикрыв глаза

осенний воздух.

Помойка – справа

деньги в прошлом

любовь слаба

ее изгои не прутся толпами на площадь

дуреть от смеха в поздний час

сшибаясь лбами емких фраз

«Вы лучше всех»

«Да, я бухгалтер»

«Мочу не пьете?»

«Не колюсь»

«А на жене…»

«Бывает, злюсь. Признаться честно —

я невротик

кричу на рыб, тарелки бью

ты покажи мне свой животик

и дальше, дальше

я горю».

Туркмены роют. Сильный слышит.

Хрусталь звенит ему во след.

Работы мало, он не дышит

к виску приставлен пистолет.

Стреляй. Я жду.

Ты ждешь? Стреляй!

Не попадешь, я не обижусь

одна лишь жизнь

да ты стреляй

я нынче смел.

Стараюсь, пыжусь.

Элен, приди минут на двадцать

мне хватит, чтобы рассказать

тебе без слов

как я опять хотел, хочу, тебя

имею

нет, не тебя, она – не ты

«Ты, детка…»

«Дядя…»

«За труды ты воздаешь мне

с мощным чувством.

Я просто жив…»

«Луны, травы!»

«Я восхищен твоим искусством».

Кабацкое мышление жмет глотку

вполсилы, не смертельно, потерплю.

Черны дворняги.

Я их подманю, задрав штанину:

«Эй! Нога. Вгрызайтесь.

И мести вы, друзья, не опасайтесь

мне не до вас.

Не до себя – таков мой путь.

Он верен?

Вероятно. Как-нибудь».

Нельзя объять необъятное, но не пустеет стакан

глаза, не мигая, смотрят на звезды

мошкара посылает своих капитанов

попробовать кровь

оценить ее силу.

Борисов в Ельце. Запивает конину

кипящим рассолом из ржавой кастрюли

Моцарт на флейте – не сам, не сегодня

чижики, пыжики

рвы, вурдалаки

прыжки, перелеты, свирепые драки

дух-провокатор крепчает и в пятки

мокнут подмышки

сильнейшие схватки

«Ты не рожаешь!»

«Кто его знает

над вспученным морем горилла порхает

ей же не скажешь, что я обознался

метая в нее…»

«Ломти?»

«Динамита. Счастье мое

ты, как злыдень, сердита —

я понимаю.

Меня не понять – солнце на завтрак

два кофе в кровать»

«Два я не выпью»

«Выльешь, прольешь

здоровье не фантик

разлука не вошь

снаряд угодил в резиновый храм

служки кричали: «Атака! Ислам!»

бросив сигары, достали кальян

дымите, товарищ

прелестно… ислам…

иволга в рыбе

ты не нравишься ей

вокруг тебя масса опасных друзей

«Я Филимон»

«Я Ананий Пустынник

только вчера проиграл я полтинник

в секу стремглав маляру на бульваре

Господи, Боже

беда – Он не с нами

Он нас, оставив, покинул

презрел – я протестую! в аду бы сгорел

за право пред Ним ничего не таить

от сердца в лицо

говорить, говорить»

Улица наша. Клыкастый мороз