Борис Гучков - Пояс Богородицы

Чтоб в былое воротиться,
Опоздали мы, пожалуй.
Ведь ни капельки водицы
В рукаве уже пожарном.

Но ведь всяк живущий ищет
Потайную дверцу клада.
Стало быть, на пепелище
Возводить и строить надо.

Время раскисших глин.
Злая угрюмость лиц.
В небе растаял клин
К югу летящих птиц.

Время зонтов, плащей.
Ноги в тепле – и рад.
Все в порядке вещей.
Все, как и год назад.

Зло на друзей кричим
И на родных в дому.
Перечень всех причин —
Нужен ли он кому?

Вы как в кошмарном сне —
Утра и вечера.
Что там опять в Чечне?
То же, что и вчера.

До смерти надоест
Хмурый ноябрьский свет.
Неисчислим реестр
Скорби людской и бед.

Так вот, само собой,
Мы в череде невзгод
Переживём с тобой
И високосный год…

Визы и печати
Рейса до Востока.
Минимум печали.
Максимум восторга.

Строгая таможня.
Русская столица.
Наконец-то можно
В кресле развалиться.

Оторвался «Боинг»
Тяжко от бетона.
Ни сердечной боли,
Ни глухого стона.

Мураши по коже?
Рвется пуповина?..
Пол ноте! Похоже,
Все ему едино.

Водки и салями,
Осетровой «каши»
И в Дар-эс-Саламе
Он себе закажет.

Как старец на покой,
Чьи помыслы чисты,
С чем, с ношею какой,
Мой век, уходишь ты?

С поклажею ума,
Чредой бессмертных строк
Но не признал ярма,
Увы, людской порок.

Похоже, до поры
Мы, как в упадке Рим,
Вершим свои пиры,
Безумие творим.

Рекли о том стократ,
Прозрев грядущий миг,
Сенека и Сократ,
Гомер – слепой старик.

Но тем, что суть творят,
Не мил порочный свет.
Нет бритвы, значит – яд,
Петля – коль яда нет.

О, сколько мрачных лиц,
Военных бурь и гроз!
Поддет на острый шприц,
Век впал в анабиоз.

Доколе, брат, ответь,
В родной моей стране
На пиршестве звереть
И править Сатане?..

И на «Вы» нас перестали
Звать и величать,
И на выю ставить стали
Каппа печать.

Это злые навьи чары,
На роток платок,
В шароварах янычары,
Девки без порток.

Приподняться непосильно —
Положенье риз.
На кресты пошла осина,
А не кипарис.

А Борис всего лишь цапка
В воровской руке.
Заколдованное царство —
Птица в кулаке…

Скоро ль сгинет злая нечисть
Вся наперечёт?
Я гадаю: чёт иль нечет?
Ну, конечно, чёт.

Упрекаешь меня за что?
Непрактичен я, так прости.
Да, конечно же, я не Штольц.
До него мне не дорасти.

Но не выжига, не подлец,
В простодушии не хитёр,
Я скорее Илья, мин херц,
То есть конченый фантазёр.

Если в небе не грянет, я…
Угадал! Так оно и есть.
Лишь себе одному судья,
Берегу я смолоду честь.

И чего это так за Русь
Беспокоится ныне Штольц?
Не унижусь я, не прогнусь —
Ты не ведаешь это, что ль?

Ты же знаешь, как я упёрт.
Можешь с камнем меня сравнить.
Но отцовское имя Пётр
Не позволю я осрамить.

А поле глазасто, а лес ушаст
И живо зеркало вод.
Рождаемся, делаем первый шаг,
Не ведая про уход.

С печальным лесом, травой, водой
Едины мы искони.
Какою платим монетою, той
Раплачиваются и они.

Там, где бор шумел вековой
Тому лишь десяток лет,
Построен дворец, кирпичной стеной
Застящий белый свет.

Где ныне в зале модный камин
И стопкой лежат дрова,
Ясень рос и дуб-исполин,
А в кроне жила сова.

А у ворот, где решетки вязь
(В мизинец железный прут),
Рос, помнится мне, высоченный вяз,
Собой украшая пруд.

Увы, увы! По округе всей
Поболе сотни пеньков.
Зарыли бульдозером карасей,
Моих пескарей и линьков.

Еще за оградой не высажен сад,
Но вижу антенны штырь.
Похоже, стрельбу вести из засад
Удобней, когда пустырь.

Газон, бассейн, европейский шарм.
Два стражника у ворот.
Но поле глазасто, а лес ушаст
И живо зеркало вод…

Праздные, сладко оплывшие жиром,
Гнущие спины,
Сути не спрятать вам – выскочит шилом
Из мешковины.

Тысячелетия жнём, что посеем.
Истина света,
Кажется, всуе зовёт к милосердью
Многие лета.

Слаб человече. Робок лишь в детстве.
Жизни на склоне
В злобе погряз он, в прелюбодействе,
В страсти к мамоне.

Зависть Саула, кротость Давида
Ветхозаветна.
В цивилизованной нашей давильне
Смерть не запретна.

Так ли наивны библейские притчи?
Машет руками,
Новоапостольски истину кличет
Снова лукавый.

Делит на трон его жалкие виды
Множество гадов.
И опустели вновь пирамиды
Воинских складов.

Странные шорохи, таинства ночи.
Пуст переулок.
Стали до поздних мы не охочи
Встреч и прогулок.

Шепчет бредово сухими губами,
Ежели помним:
Разве пятью всех насытим хлебами,
Вдоволь накормим?..

Русь, куда мы с тобою несёмся?
Наши годы летят, как деньки.
На столе не форель и не сёмга —
Густера, караси, окуньки.

Говорят: ты, как прежде, могуча
И любовь твоя к нам горяча?
Наш бутик – секонд хенд и толкучка,
Где одежда с чужого плеча.

В новогодья восторженный праздник
Вновь курантам торжественно бить.
Мы ругаем тебя, но напраслин
О тебе не спешим городить.

Под колечками лука селёдка,
В блёстках жира дрожит холодец,
«Ножки Буша», холодная водка
И огонь непогасших сердец…

Что доходы махоньки
И устои плохоньки,
Молодому – хаханьки,
Пожилому – охоньки.

Что нас одурачили,
Души покалечили,
Молодым – до лампочки,
Старому – по печени.

Подрастает деревце
На замену дереву.
Всё и ныне деется
Строго по Тургеневу.

Нет хлеба ни крошки. Одиннадцать вечера.
Муж горькую пьёт – вот такой недостаток…
Вошёл он, шатаясь, и выставил весело
Бутылку на стол и зарплаты остаток.