Борис Гучков - И верить, и любить

Заново лезу, как в цирке.
Манит озерная гладь.
А на ушибы и цыпки
Мне глубоко наплевать.

Впрочем, уже послезавтра
В блеске июльского дня
Первая рифма внезапно
Больно ужалит меня…

Город припомнился наш волостной,
Дом, где мы жили когда-то.
Вспомнилось, как провожали весной
В армию среднего брата.

Там, на печной, на кирпичной спине
Ночь накануне не спал я.
Проводы кончились брата, и мне
Место досталось. И стал я

Кум королю! Как была ты мягка,
Брата Володьки лежанка!
Здесь и подушка была высока,
Было не душно, не жарко…

Жалко, что детство ушло навсегда!
Так уж судьбине угодно…
Матери старой в жару, в холода
В комнате ой как свободно!

И тяжело… Разлетелась семья.
Маме всё хуже, всё горше.
Все поразъехались мы, братовья,
И уж не заримся больше

Ни на лежанку, ни даже на мой
Тот уголок, что на печке,
Где мы когда-то сушились зимой,
Книжки читали при свечке…

Было слякотно, ветрено, хмуро,
Как всегда по весне – водопольно.
По старинной дороге на Муром,
По Рязанщине, через Ополье

Еду к Вам, еду в Новгород Нижний,
Еду краем былинным, старинным.
Как светло Вы поёте не книжным,
А живым языком соловьиным!

Ну а слово, как цвет, лепестится,
Как оно духовито и пряно!
И летит оно вольно, как птица,
И горчит, и сластит, словно пряник.

Еду в Новгород Нижний. Дорога
И докуку стряхнула, и хворость.
На хвосте принесла мне сорока
Весть благую, хорошую новость.

И летит она рядом. И радость
Вновь пришла ко мне, вновь она рядом.
Вешней радости песенной сладость
Не отравлена горечи ядом.

Перестала в зеркало глядеться.
И поверь – напрасно…
Ты была красива в детстве,
В юности – прекрасна.

И когда, вальсируя, по зале
Мы легко летели,
Все-то восхищёнными глазами
На тебя глядели…

Погляди же в зеркальце, осмелься!
Вытри слезы. Полно!
Как тогда, отчаянно засмейся,
Закружись влюблённо!

Жду зиму – гостью белую.
С реки задуло.
Я выскажу и сделаю
Всё, что задумал.

От утреннего холода
Поникла ива.
Но как светло и молодо,
И как счастливо

Моя работа спорится,
Моя отрада!..
С меня весною спросится
Сполна, как надо.

И всё весной оценится,
Всё будет зримо.
Всё худшее отцедится,
Промчится мимо.

И в сердце не останется
Печаль-отрава…
И что со мною станется —
Не знаю, право.

Вот опять отуманилось, подсинилось оконце.
На реке перекатная присмирела волна.
С колесницы зари, что приподнята солнцем,
Соскочив, колесом покатилась луна.

Вдалеке, по-над лесом, просверкали зарницы,
Чёрный лес приумолк, притаился, как тать…
Голубиная книга! Ты какие страницы
В эту полночь дозволишь человеку листать?

Нет начала той книге, и нет эпилога.
Мировую загадку эта книга таит.
Как прочитано мало!
Как узнано много!
И не ведаем,
Что нам узнать предстоит…

Ехал в поезде житель столичный —
Пустозвонный запечный сверчок,
А попутчиком был необычный,
Молчаливый такой мужичок.

Стал москвич на молчание злиться
И услышал такие слова:
«Если скажется посвистом птица,
Я с полслова пойму, какова».

И добавил молчавший весь вечер
Проницательный провинциал:
«Ты своё просвистел. Твои речи
Долго слушал я, долго внимал.

Виден сыч по лихому полёту,
А сова по погляду видна.
Но твоих разговоров полова,
Ты поверь мне на слово – вредна.

Лопухи не растут выше ясеня,
Всё одно – лопухи не дубы.
Петухи не взлетят выше ястреба,
Хоть цветисты они, да слабы.
О себе рассказать?.. До утра
Рассказал бы, да слазить пора».

Уезжаю. Никто ни слова.
Я привык уезжать как-нибудь.
До Касимова, до родного
Не такой уж далёкий путь.
На автобусе междугородном
Всем положено семь часов
Потрястись по рязанским дорогам
Средь полей да сосновых лесов.
Здесь с попутчиком можно спорить
И на чём только свет стоит
Тех, кто эти дороги строит,
Между прочим, беззлобно бранить.
Вдоль шоссе по мещерскому краю
Монотонно гудят провода,
Огоньки деревень набегают
Неожиданно, словно орда.
Лес глядит исподлобья, зловеще,
Ветра быстрого катит волна,
И глядит на их вечное вече,
Облака раздвигая, луна…
А когда подъезжал я к дому,
Всё с попутчиком говоря,
Диск луны покатился долу,
И забрезжила чуть заря.
Вот она, воспарив над лугом,
Рассиялась! Сошла роса.
Озарила сосну над Стругом
И торговые корпуса,
Весь Касимов!.. И вот уж первый
Парохода поёт гудок.
Вот и к маме стучусь я в двери:
«Это я». – «Заходи, сынок».

Свои доплетает венки
Мой август соловый.
Но ввысь ещё лезут вьюнки
По нитке суровой.

Но август пока что со мной
Ещё не в разлуке.
Черны, словно хлеб аржаной,
И плечи, и руки.

И воды светлы, но уже
Их тронула синька.
Под вечер печаль на душе —
Попробуй, усни-ка!

И полночь ещё не молчит,
Не смотрит сурово,
Но в песне, плывущей в ночи,
О лете – ни слова.

Дни осенние, дни непогожие.
Вновь не спится в холодном дому.
В эту ночь даже други хорошие
Не придут к огоньку моему.

Что ж ты, время, стоишь – не торопишься?
Что ты, печь, так нещадно дымишь?
Ты озябла, как я, но не топишься
И слезу прошибить норовишь.

Дым глаза мои режет, и, кажется,
Он заходит и в душу мою.
Двери – настежь! На волю прокашляться
Выхожу и сажусь на скамью.

Мир ночных фонарей и бессонницы
Столько судеб расторг и связал.
Кто-то жарко милуется в горнице,
Кто-то, плача, спешит на вокзал.

Дни осенние! Мрак непогодины!
За собой я не знаю вины.
Я без дома, как будто без родины,
Как бобыль без детей и жены.