Борис Гучков - И верить, и любить

Красный угол избы! Но сегодня в квартиру
Мы всё реже и реже приглашаем гостей,
И сегодняшний путник, идущий по миру,
К нам не часто заходит с ворохами вестей.

Нету дома, которому весть не нужна!
Дальний путник откроет и выскажет вести,
И, конечно, расскажет, какого рожна
Не живётся ему, не сидится на месте.

Не беспутник, не странник он, не лиходей!
Ты впусти его в дом, не держи у порога!..
Если даже осмелится выгнать злодей —
Не трудна, а легка его будет дорога.

Люди добрые встретят его и уважут,
Всем, чем только богаты, помогут в беде,
И ему никогда на порог не укажут
Ни в украинской хате, ни в русской избе.

Уснула рыба в омуте глубоком.
Шалаш промок, и тихо в шалаше.
Что я искал в краю чужом, далёком,
Где нет покоя сердцу и душе?
Как пение запечного сверчка,
Ласкает слух неясный шорох леса.
Я утром проверяю подпуска —
Дрожит, струной натянутая, леса!

И вновь душа, как прежде, молода!
Кусты в росе. Лежит на травах иней.
Недвижима холодная вода,
Туман ползёт и тает на стремнине,
И жаворонок звонкий в вышине
Простую песню напевает мне.

Всегда любивший родину мою,
Что в чужедальном я искал краю,
Где не было душе отдохновенья?
Она, земля чужая, хороша,
Но только здесь светла моя душа
До смертного, последнего мгновенья!

Никого никогда, никогда никого ещё
Не вернула земля ни на миг, ни на день.
Там, где птичьи пристанища, где птичьи
гнездовища,
Раньше всех по весне лепестится сирень.

Над могилами братскими крики грачиные,
Зелена, высока и пышна здесь трава…
Лепестками сирени осыпает Отчизна их,
Вешний ветер бессмертные напевает слова.

Кружит модная пластинка…
Что ж, пора!
Не близкий путь.
Прежде чем с тобой простимся,
Чтоб в пути не ныла грудь, —
На касимовской, игривой,
На гармони говорливой
Ты сыграй мне что-нибудь!

Ты сыграй мне, брат, такое,
Чтобы, сердце беспокоя,
Тот мотив и в край далёкий,
В час, когда я, одинокий,
Стосковался и устал,
Словно птица, прилетал.
Прилетал в душе гнездиться, —
В ней найдётся уголок! —
Зазывая воротиться
На родительский порог.

Концы усов и пальцы деда
Желты, как воск, от табака.
Закатный час. Течёт беседа
Спокойно, тихо, как река.

«Пора, похоже, под икону…
Умру, сынок, среди зимы!
Пусть будет всё, как по закону, —
И отпеванья, и псалмы.

А чтоб слезам, как рекам, литься —
Зови соседку!
Ведь она
На это дело мастерица,
Затем, видать, и рождена.

Село меня не позабудет.
На жизнь, на долгие года
Пусть память вечная пребудет
С тобой и внуками всегда…»

Не гаснет деда самокрутка,
А на коленях у него
Играет девочка-малютка,
Не понимая ничего.

Слетелись стрекозы на проводы лета,
На августа пышный и свадебный пир.
Слетают с опущенных донизу веток,
Парят и садятся на кончики пик

Садовой ограды… Садятся на кончик,
На кончик мизинца воздетой руки.
Тараща глаза, они звонче и звонче
О чём гомонят?
И в какие звонки?

И снова, взлетая, куда-то несутся,
Они успокоятся только в ночи.
Сплетенье их крыл кружевных и рисунки
Искуснее кружев и тонкой парчи.

И, пойманы мною, не рвутся, не тужат,
Я их на мизинце держу, не дыша.
До самой до стыни всё кружат и кружат,
Свой свадебный танец последний верша.

Солнца уходящего багровость.
Предвечерний, сумеречный час.
Несмотря на внешнюю суровость,
Вновь природа просветляет нас.

Всё-то в мире буднично и просто!
На закате облака темны:
То на лес похожи, то на остров,
То на гребень штормовой волны.

До чего причудливы узоры!
Приглядись – и зажурчит вода,
И увидишь айсберги и горы,
То, чего не видел никогда.

За сосновой чащей острозубой
Опустилось солнце не спеша…
Неужели ты бываешь грубой,
Злой бываешь, русская душа?

Как же ты подслушала, ведунья,
Вечера таинственную речь
И сумела тихие раздумья
В слово незакатное облечь?..

Жгучей молнии высверк…
Снова ливень густой,
Словно розгами высек,
Повалил травостой.

Он в полях и лощинах
Всю-то ночь пропадал,
Он к лещинам, к морщинам,
Он к земле припадал.

И всю ночь, и до рани,
Благодатный, живой,
Он залечивал раны
На земле горевой.

И всё также усердно
Он клонил зеленя…
Ты своё милосердье
Ниспошли на меня!

Дай мне в поле, без крова,
Видеть даль, а не близь,
В промежутке до грома
Снова душу возвысь!

Бывают такие напасти,
Когда, словно древний старик,
Ты сетуешь часто на память,
А жизнь обозрима, как миг.

Вмещая событий немало,
Она мимолётна для нас
От первого возгласа «мама»
До «мама» в прощания час,

Когда мы, не чувствуя боли
И смерти, по жизни бежим,
Когда от вселенской любови
Ещё по-земному дрожим…

Вот опять заходится ребенок
Беспричинным плачем. У него
Голос прерывающийся тонок
И не выражает ничего.

Может быть, душа его живая
Оттого пронзительно тонка,
Что она в младенчестве желает
Выплакать всё то, что к сорока
Ни слезы уже не вызывает,
Ни рыданий горьких, ни обид…

Всё, что сердце в зрелости скрывает,
С молчаливой горечью таит.

Не трус – он, как все, рисковал головой,
В разведке был точен и зорок.
Он шёл по сраженьям Второй мировой,
Когда ему было за сорок.

А был он художник. Иконы писал.
Художник совсем не великий.
Висели по избам в мещерских лесах
Икон его строгие лики.

На мир он светло и открыто глядел,
И в мире покой обожал он,
Но, словно бы кистью, умело владел
В бою рукопашном кинжалом.

Что скоро атака – все знали за день,
Хоть это известно немногим…
«Руки моей, пуля, смотри не задень!
Уж лучше остаться безногим.