Борис Гучков - И верить, и любить

Смотри не задень! – он просил у полей,
У дочерна выжженной пашни. —
Мне горем убитых писать матерей
И бой мне писать рукопашный.

Друзья мне отныне святее святых —
Поймёшь ли ты, пуля, такое!
Простые, суровые образы их
Давно не дают мне покоя».

И пуля его не задела руки,
И вовсе его не задела…
Сурово с холста – не с иконной доски! —
Как Матерь святая, глядела

Солдатская мать… Над её головой
Грядущей Победы зарница.
И пишет художник земли горевой
Простые и строгие лица.

Он пишет учёных, героев труда,
Родные рязанские пашни
И тех, что в бессмертье шагнули, когда
Он шёл с ними в бой рукопашный…

Гладя ворот колодца рукой,
Словно детское тело,
На воды родниковой покой
Ты с улыбкой глядела.

И, рукой опершись о бедро,
Ты собой любовалась.
Полетело в колодец ведро,
Словно в бездну сорвалось.

Тихо охнула чёрная глубь
Неземно и нездешне.
Ты вздохнула на полную грудь
И застыла в усмешке.

Но уже на деревню гроза
Набегала с опушки,
На твои голубые глаза,
На кудрей завитушки.

И подолом твоим заиграл
То ли ветер бесстыжий,
То ли бес, что незримо скакал,
Громыхая по крыше.

Коромысло и вёдра в пыли…
Как тогда мы любили!
Нас дороги с тобой развели
И уже не сводили.

Виснет над бездонными ущельями
Плотная, недвижимая мга.
Потускнели месяца ущербного
Некогда бодливые рога.

Перед новолунием, как водится,
Вся округа, погружаясь в сны,
Вновь таится, хмурясь, и готовится
К перемене, к чуду новизны.

Всё живое, опечалясь, мается,
И всё так же серы вечера…
Но всё больше месяц нарождается,
Он полней сегодня, чем вчера.

Озарит полночное свечение
Всех ущелий пагубную высь…
Снизойди же, умиротворение,
Всем и вся восторженно явись!

И как прежде, в пору полнолуния
Протяни спасительную нить
Всем живым, которым до безумия
Хочется и верить, и любить…

Всё это будет тобой позабыто.
Ехали в поезде ночью мы.
Чьими следами равнина покрыта —
Птичьими, лисьими, волчьими?

Где сейчас птицы и звери хоронятся?
Где их гнездовья и гульбища?
Гонится следом за нами бессонница.
Только она не погубит нас.

Ты засыпаешь, но долго не спится мне.
Вижу: за окнами талыми
Мчатся огни быстрокрылыми птицами
Рядом с бегущими шпалами…

Привыкаю, мирюсь постепенно
В одиночестве, в холоде жить.
Всё никак этот дом пятистенный
Не могу до тепла протопить.

Шепчет стужа, пробравшись за ворот:
«Бесполезны труды твои, брось!
Не прогнать тебе из дому холод, —
Хоть волков загоняй и морозь!»

Это я хорошо понимаю
И намёк постигаю простой…
Я в дому без тебя замерзаю.
Даже друг, приходя на постой

(С ним, душевным и преданным, прожит,
Прожит вместе не месяц, не год),
Растопить не сумел и не сможет
Этой стыни нетающий лёд.

Завтра будет лютее и хуже…
Это можно понять без труда!
Возвратись! Без тебя этой стужи
Не смогу я прогнать никогда.

Почему я так долго заснуть не могу
В мыслях о невозможном,
Когда ночь провожу не в избе, а в стогу,
А в стогу придорожном?

Полыхают зарницы, и таинственен лес.
Но зарницы ли это?
Что вам надо, холодные птицы небес,
От ушедшего лета?

Безответный вопрос, безответная тишь.
Лишь звезда подмигнула,
И опять неземная летучая мышь
Надо мной промелькнула.

И становится страшно, но сладко глядеть
В чёрный омут вселенной.
Засыпая, в мечтаньях полночных лететь
До звезды сокровенной.

И уже долетев до миров неземных, —
Лишь стопою коснуться! —
На земле, среди трав и цветов луговых,
На рассвете проснуться.

Оконные, стылые стёкла,
Проснувшись, протру поутру.
Листва золотая, поблёклая,
Кружит на осеннем ветру.

Влекома дыханием стужи,
Не плача уже ни о ком,
Она опускается в лужи,
Покрытые тонким ледком.

Ещё фонари не погасли,
Рекламы зазывно кричат.
Детишек улыбчивых в ясли
Отцы понесли на плечах.

Как стало свежо на рассвете!
Платформа трамвая пуста,
И только неистовый ветер
Листву обрывает с куста.

О, сколько её навалило!
И сколько ещё в октябре
Прибьёт эта буйная сила
К застылой, замёрзшей земле!

Но эти минуют недели,
Наступит предзимье опять,
И всё в ожиданье метели
В природе начнёт засыпать.

Застынут деревья в дремоте,
И в лужах промёрзнет вода…
Но будет потребность в работе
Высокою, как никогда.

Тени веток у обочины
Шевелятся, как гадюки.
Не пойму я: что же прочили
Мне полуночные звуки?

Им душа моя доверилась,
На семи ветрах продута.
В тишину совсем не верилось,
А она пришла под утро.

Перед тем, когда осмелились
Вновь затенькать птичьи стаи,
По дороге ползать змеями
Тени веток перестали.

Тишины всего мгновение
Сердце чутко уловило.
Это утра откровение
Настоящим чудом было.

И опять многоголосие,
Но не то, с ночною жутью,
Покатилось вновь по просекам,
По весеннему распутью.

Не пугая, только радуя,
С каждым часом веселея,
Расцветая первой радугой,
Первой ягодою спея…

Солнцеворот!
Снова мир, как ребёнок, проснулся.
Нет больше спячки и лени.
В тёмной берлоге сегодня медведь повернулся
С правого бока на левый.

Солнцеворот!
До чего ж хорошо на пригорках!
Солнце на лето пошло, а зима – на мороз.
Всюду – веселье. С полатей, кряхтя, лежебока
Слез, через фортку на улицу высунул нос.

Солнцеворот!
По селениям Волги и Дона
Радость вошла снова в каждую хату и дом…
День этот звался по-старому днём Спиридона.
Был весельчак тот безвестный мужик Спиридон.

Был работящ он, в труде хлеборобском прилежен,
Парень крестьянской закваски, широкой кости.
С ворогом злым – беспощаден,
с детишками – нежен,
По вечерам на гулянье у девок в чести.