Борис Гучков - И верить, и любить

Ты – актер. Ты меняешь маски,
А в игре ты всегда хорош.
Кто-то снова поверит в сказки
И не сразу раскусит ложь.

Но она не бывает вечной…
Слышу в дверь осторожный стук.
Вновь с улыбкою безупречной
Ты ко мне заявился, друг.

Два самых лучших сошлись у могилы
Ученика.
Оба талантливы, оба могли бы
Наверняка
Вровень с учителем стать и повыше,
Сметь и дерзать…
Молча стоите, притихли как мыши…
Что вам сказать?
Он с фотографии смотрит с укором,
Щурит свой глаз.
Жил для кого он? Думал о ком он?
Только о вас.
Как ему каждым гордиться хотелось:
«Мой ученик!»
Только вот песня ваша не спелась.
Умер старик.
И понимая, что нет и не будет
Проку в речах,
Вы с панихиды умчались в безлюдье
На «Москвичах»…

Не привиделось и не приснилось —
Впереди кто-то чёрный ходил.
На шоссе, где позёмка крутилась,
Он машину свою осадил.

След протектора чёток и жуток.
Человеческий крик тормозов.
Он услышал, спокоен и чуток,
Еле слышный о помощи зов.

«Отзовись! Подвезу, человече,
На крутом перевале судьбы!»
Но, безмолвствуя, хмурился вечер,
И плотнее сомкнулись дубы.

Он помчался за край перевала.
Завертелись колеса, шурша.
И не тень за машиной бежала,
А убитая ею душа.

Бесталанный, но всё ж пробивной
И способный на это,
Вечно прячешься ты за спиной
Именитых поэтов.

И хотя в тебе зависть горит,
Ты не смеешь сорваться.
Ты не смеешь в сады Гесперид
Золотые соваться!

Не осилишь ты и полпути
Той дороги тернистой.
В этот путь дерзновенный идти
Надо с совестью чистой.

Кто найдёт тот невиданный сад,
Снимет яблоко с ветки,
Не вернётся и тропки назад
Не отыщет вовеки.

В том саду – золотая пчела,
Есть и мёд, и отрава.
Там забвенье коснётся чела
И бессмертная слава.

Мартовское заречье.
Вот он, у самых ног, —
Выдержал вьюги вечные,
Выстоял, перемог.
Ягоды его синие
Терпкий имеют вкус.
Все холода осилил он,
Мой ежевичный куст.
Может быть, завтра к вечеру
Будет подвижка льда,
Тропка моя в заречье
Стронется в никуда.
Всё, что под ветром клонится,
Вновь поглотит река,
И под водою скроются
Заросли тальника.
Скоро вода подступится,
К чаще придёт лесной…
Сбудется или не сбудется? —
Любо гадать весной,
Смело мечту вынашивать,
В долгий поверить век,
Благословенья спрашивать
У полноводных рек.
Как он зловещ, о дерево
Льдины летящей хруст!..
Но в ежевичный верю я,
Жадный до жизни куст.
В корни его упорные
Верю, что никогда
Вырвать не сможет полая
Бешеная вода!..

Приеду – и вновь беспечально и полностью
Отдамся во власть перелесков Мещёры,
Малиновым вечером, и звёздною полночью,
И росным рассветом её восхищённый.

И снова наутро, едва лишь за окнами
Забрезжит чуть-чуть, я оденусь попроще,
По тропке, по стёжке лугами заокскими
К озёрам уйду, за дубовую рощу.

Здесь птицы галдят; над протокой, не гордая,
Рябина в цвету, словно красная дева…
Мне жаль, дорогая, что нынче ты в городе.
Какое тебя задержало там дело?

Здесь можно уже и на солнце пожариться.
Прогрелась вода. В поле ягода зреет.
Зову тебя. Жду. Приглашаю: пожалуйста!
Ты не пожалеешь. Решайся скорее!

Разлука с тобою, конечно, мучение.
Но вылечит снова Мещёра от боли.
Она – загляденье моё и смущение,
И сила, и свет негасимой любови.

Ты чем-то с ней схожа, с моей Мещёрою,
Неброской моей стороною лесною,
Быть может, улыбкой, немного смущённою,
А может быть, чем-то не познанным мною…

Ночь рассиялась, и снова, как водится исстари,
В выси бездонной лишь лунный
пронзительный свет.
Снова охотнику полночи не во что выстрелить —
Грозен на диске луны одинокий его силуэт.

Ночи беззвёздные в самом преддверии августа
Стали длиннее, но я им по-прежнему рад.
И на заклание нет в этой лунности агнца
Ни одного из огромных бесчисленных стад.

Ты до утра их следа не отыщешь и малости.
Но уже завтра охотник, что был так ленив,
Будет сбивать их в неведомой миру туманности,
Метить в садах червоточиной белый налив.

Прямо у берега, там, где и курице мелко,
Вновь на мели крутобокая пышка-луна.
В небо гляжу на пролитое Герою млеко —
Это когда-то в пути оступилась она.

Не просыхает дорога длиною в полнеба.
Светится за полночь Зевсовой жёнушки путь,
И никому никакою краюхою хлеба
То молоко пролитое нельзя промокнуть.

Долго гляжу, но себя я приближу едва ли
К этому скопищу ста мириадов планет.
Это, наверное, души людей, что страдали,
Жадно любили… Но холоден космоса свет.

Кем же ты был, эту землю и небо любивший?
Где же твоя – на земле или в небе – душа?..
Снова луна расплылась на воде зарябившей,
Рыбам уснувшим мякиш холодный кроша.

Осенняя ночь поразвесила звёзды, как бусы.
Не сплю я, читаю античную книгу в ночи.
Упадка империи Римской безносые бюсты —
О вас Марциал эпиграммы когда-то строчил.

Пресыщены жизнью,
вы в праздности жили и в лени.
От лени и умерли вы, а не в битвах от ран.
Все римские граждане падали ниц, на колени,
В те дни, когда к форуму шли за тираном тиран.

О многих из вас и полслова не сказано в книге.
В ней больше по праву ваятелю воздан почёт.
Вот снова послышались птицы
полуночной крики,
И ночь, словно Волга, широкая, мимо течёт.

Недолго ещё – и над Волгою день народится.
Его не упрятать в Медведицы полном ковше…
И я засыпаю. И август недавний мне снится.
Он с именем римским,
и щедрость ему – по душе!

Снег огромной лавиной
Налетает с небес
На просторы равнины,
На озёра и лес,
На свинцовые воды
И плашкоутный мост,
На сады, огороды
И старинный погост.
С ночи и до рассвета
Снег так густо идёт,
Что не только соседа,
И своих-то ворот
Различить я не в силах…
Встал он плотной стеной.
Снег валит на Касимов,
Он над всей стороной
Хлещет ливнем вселенским
Посреди ноября…
И собор Вознесенским
Назван, видно, не зря.
И громада собора
Впрямь, за снежной стеной,
Так похожа собою
На корабль неземной.
Глянь-ка: верх колокольни
Прочь сквозь вьюгу летит…
Так ракета из штольни,
Устремляясь в зенит,
Через снежную замять
Правит дерзкий полет…
Над землёю рязанской
Снег лавиной идет.