Борис Гучков - И верить, и любить

Всё, казалось: отлюбил я вроде,
Всю до капли душу растранжирил.
Отлюбил свое, отколобродил,
Жил, казалось, чувствами чужими.
И моя душа, как лампа, меркла,
Вполнакала и светила только.
До чего же суетно и мелко
Мне жилось, что даже вспомнить горько!
Коль не ты – со мною что бы сталось?
Но пришла – а я не встрепенулся.
За собою леность и усталость
Стали звать – и к ним я повернулся…
Удержался. Выбрался из бездны.
То не ты ли протянула руку?
Не хочу печали бесполезной
Постигать нехитрую науку.
Никогда бы не подумал сроду,
Что смогу влюбиться так рисково,
Как ныряют в ледяную воду,
Разбежавшись с берега крутого.
Как её целительны ожоги!
Как её прикосновенье лечит!..
Отлюбил, казалось, а в итоге —
На душе совсем ещё не вечер.

Бессонница. Пора рассвета.
Я не пойму – который час.
Сиротство душ – пожалуй, это
И есть то главное, что нас
Роднит с тобой. Да-да, сиротство.
А остальное всё, что есть,
Лишь дополняет наше сходство:
Одна судьба, одна и честь.
Кто нас вдвоём с тобой осудит?
Ославит кто, коль мы чисты?
Сама похожесть наших судеб
Знак наложила на черты.
Что сводит вместе нас и манит?
Что так влечёт?.. Во все века
Так корабли в густом тумане
К земле идут наверняка.

Что-то нынче загрустилось,
Прямо скажем, через край…
Сердце с юностью простилось.
Ну, так что же – прощевай!
Не вчера ли был я весел?
Ах, беспечная пора!
Всё гулял да куролесил,
От добра искал добра.
Не кручинился я сроду,
Знать не знал тоску и боль.
Но пришёл сегодня к сроку
Осмысленья жизни, что ль?
Эх, напасть! Да то ли было!
Не соври, мое перо:
Жизнь порой нещадно била
И под дых, и под ребро.
Не ругая всуе Бога,
Не таил я, друг, обид.
Впереди ещё дорога
Ой крутая предстоит!
Ты оставь меня, кручина,
Понапрасну не радей!
Не страшит меня кончина
На миру, среди людей.
Что же, молодость не вечна!
Только виду не подам,
Но всплакну, всплакну, конечно,
По умчавшимся годам.
Приготовит зрелый возраст
Много встреч, разлук и дел.
Но отзывчивость и добрость
Сохранить бы я хотел.
Буду жизнь я в каждом миге
Так любить, как любят мать,
Чтобы бережнее книги
Дни останние листать…

Февраль удалился, отвластвовал
И нас не стращает пургой.
Осел у забора щелястого
Горбатый, как старец, сугроб.

И льдин голубые промоины
Всё сахарней, звонче хрустят,
И вешние птицы проворные
Того и гляди, прилетят…

Друг, под отеческим небом
Наша дорога обща.
Сыты с тобой мы не хлебом
И не тарелкой борща.

Если худое случится,
Нам не страшна и сума.
Пресса в калитку стучится,
Радио входит в дома,

«Теле» врывается в души…
И по всему по тому
Всякий, имеющий уши,
Слышит и верит всему.

Выстрел словесный – он точен
Снайперски, как на войне.
Что там вода у нас точит?
Слово – жесточе вдвойне!

Верно оно и обманно.
И неужели навек
Nonum prematur jn annum [1] Не публикуй написанное девять лет (лат.) .
Мудро Гораций изрек?

Знаешь, а я вот не верю
В древние эти слова.
Не применима ты к веку,
Формула, и не права.

Но о текущем, о сущем
Как в наши дни не кричать?
Ныне и в веке грядущем
Русскому слову звучать!

Нет, не буколики вроде
Я сочиняю и ты.
Лето моё на исходе.
Век у последней черты.

Понят ли буду, прощён ли,
Сын тихоструйной Оки,
Милой с рожденья Мещёрой,
Вами, мои земляки?

Ваши слова – не подарок:
«Ты уж не мальчик, а муж.
Взялся за гуж, так подавно
Не говори, что не дюж.

Крепче набычивай шею,
Ложные рви постромки
Ради счастливо пришедшей
За полночь верной строки.

Скажут бессонные ночи,
Сети морщин на челе,
Искренне или не очень
Ты, уподобясь пчеле,

Доброе слово лелея,
В трудный для Родины час
Дело свое разумея,
Пел о себе и о нас…»

Осень, августейшая особа,
Ты равно царица и раба.
Ночью закуржавилось засова
Стылое железо и скоба.
В шумной, золотой своей накидке,
За окном заголубеет лишь,
Статная, царицей у калитки
Вновь ты, венценосная, стоишь.
Как по воле мудрого визиря,
Ветер, не стихая ни на миг,
Выткал за ночь к твоему визиту
Под ноги цветастый половик.
Грустная, прощальная картина…
Заходи, царица, володей!
Ярого подсолнуха вдоль тына
Вволю наклевался воробей.
Загодя готовясь к нашей встрече,
Умиротворен уже сполна,
Провожая молодость, под вечер
Пригубил я терпкого вина.
Золотой твой скипетр державный —
Лета отшумевшего итог…
Грустно повторяю, как Державин:
Я и царь и раб! Я червь! Я бог!
Осень, августейшая особа,
Я прошу, коль всё тебе равно:
Ты не расплещи живого слова
Горькое и сладкое вино…

Кто так рьяно о нас заботится?
Часовая стрелка – компас,
То на час вперед переводится,
То назад, и снова на час.

Катавасия сплошь и мистика!
День в разгаре, а на часах
Семь утра… Одна кабалистика.
Впрямь, затылок начнёшь чесать.

На вопрос: «Кому это выгодно?» —
Не воды набирая в рот,
А ликуя, газета выкрикнет:
«Ну конечно тебе, народ!

Всё во имя светлого лучшего.
Ты живи радёшенек-рад.
Электричества и горючего
Съэкономим на миллиард…»

Мать сказала, блинами пухлыми
Ввечеру меня накормя:
«Всё-то, ироды, перепутали.
Разве рубят вот так, с корня.

Не иначе какому подлому
Время трогать пришло на ум…»
И ушла по скотину, по дому,
Далека от тревожных дум.

Телевизор включу. Там новости:
Терроризм. Глобальный разбой.
В Лужниках по газону носится
Не спортсмен, а певец… Герой!

Гибнут, ядом отравлены, реки.
Атмосферы удушлив газ.
Мафиози. Коррупция. Рэкет.
И не в Штатах где-то – у нас.

За-амечательные озимые!
Наркобизнес. СПИД. Фергана…
Переходим на время зимнее.
Спи спокойно, моя страна!..

Я взрываюсь. Да это дико же!
Щёки краской залил мне стыд.
Не приказывай, милая дикторша.
Я всем этим по горло сыт.

В зиму, в холод еще успеется.
На Руси он свиреп и лют.
Пусть оттает, пусть отогреется
Наш затюканный жизнью люд.