Виктор Ростокин - Ожидаемое забвение

Я покажу вам, что незримо,
Я передам волшебный звук
И что душой неуловимо,
Как вечности Вселенский круг.

И вы со мной сроднитесь снова,
И станет внятен сердца ход,
Тогда откроется вам слово,
И смысл его, и кровь, и пот.

И мы в согласии духовном,
Друг друга осенив крестом,
Под русским осиянным кровом
В извечном мире заживем.

На кладбище ко мне помолиться
Приходи, как забрезжит заря.
В твою душу тепло заструится —
Святозарная сила моя.

И тогда ты поверишь: привечен
И приласкан я Богом самим,
А смиренный мой дух будет вечно
Одиноко витать по Руси.

…Когда я умру,
И моя душа вознесется в Небо,
И достигнет врат твоих, Господь,
Ты впустишь ее в свои чертоги,
И она, не жалея сил,
Будет вечно служить Тебе
Верой и правдой
За тот краткий миг
Моей земной жизни,
Подаренной Тобой.

На земле и на небе я ожидаемый и любимый,
Сын, отец, муж, учитель и просто человек,
Просто дух, идущий, летящий в лучах и дыме,
Иногда замираю на месте,
охлаждая сердца разбег.
А когда замираю, то кажется, что умираю,
Что тело растворяется сладко в стремнине эфира,
И я слышу напевы ангелов:
«Мы рядом… мы усмиряем,
Мы укажем душе твоей к Богу дорогу,
была чтобы шире,
Была чтоб прямее, и обозначена
звездами нежными,
И завещана в час рождения
мирозданья Вселенского,
Береженая Им, она Главная,
первозданная по-прежнему,
И на ней нет булыжников, рытвин, баклуж…
И селений,
И скопищ нагромождений иных
на прозрачных обочинах
Таковых, как порушенное дерево колесом
иль плотиной
Задушенный ключ, благословенный небесный,
зовущий Источник,
Во все дни и года он с моею сроднился душою
и плотью.
Не колебля пространство, из памяти не оброняя
Приметы земные, я, невидимый,
ведомый тайной Его,
Мне открытой, сосредоточившись
и великую блажь обороняя,
Окажусь… явлюсь (сам перед собой)
немысленно высокó,
И, играя, преклоняясь пред мудростью
Сотворенного Мира,
Обрету тех, с кем впопыхах разлучился,
ноги в кровь растоптав.
Будет люд ликовать – на костре он сожжет
мою Лиру.
Но душа не вернется назад, не имея на то
от бессмертия прав.

Я позднего созрева плод,
Я долго сока набирался,
Корнями в землю я вгрызался
До светлых, сокровенных вод.

Хоть не обласкан был судьбой,
Терпел и засуху, и смерчи.
Не раз в глаза смотрел я смерти,
Своей рискуя головой.

И рос. И креп из года в год,
Дорог не выбирая торных,
Сил набирался животворных,
Чтоб бедный защищать народ
Созревшей песней, словно плод.

Уже за горизонт не устремляюсь,
Скриплю, вздыхаю, ниже все склоняюсь,
А руки, как сухие сучья, ломкие,
Недвижимо висят, их ржаво ломит.
Пусть отдохнут усталые на скатерти,
Залезет муравей, как с горки скатится,
И луч погладит поперек морщинок
И тоже соскользнет без всяческой причины.
А руки без трудов былых тоскуют,
Ведь жизнь прожить пришлось им трудовую,
В студеных зорях омывались, дабы
Начать работу. Вилы, молот, грабли!
Хлеб добывали силой животворной,
И целый день струился пот проворный.
Благодарение Христу за щедрость эту —
Забот невпроворот зимой и летом.
То пашня, то жнивье. Помолы. Кузня.
То рубка сушняка. А тут – и грузди.
И кап березовый – скульптура хоть куда!
И так стожильно. Ласково всегда,
На всем пути. С начала – до конца.
И Лик с простого воссиял лица.

Стихи, прошу, меня не ждите,
В дверь не стучите и в окно,
Не караульте, не ищите,
Я позабыл о вас давно.
Кто вы? Какого роду-племени?
И есть ли Родина у вас?
Где вы живете в дни безвременья?
Ваш пламень разве не угас?
Вам уж привычно без мороки
Блуждать по гибнущей стране,
И зря теряете вы строки
По выгоревшей стерне.
Нет ни души живой в округе.
Остужена ветрами сыть.
Где Святогор с могучим плугом?
И с кем России жить да быть?
Я сам на перепутье гиблом.
Не ведаю, куда идти,
Глотаю воздух я по-рыбьи,
Но некому меня спасти,
И я кричу: «Стихи, простите!
Меня забыли вы давно,
Меня, заблудшего, найдите,
Торкнитесь в сердце, как в окно».

Застенчивость, улыбчивость и скромность
Порастеряла ты, душа моя,
А вместо них ты приютила скорбность,
Угрюма, как бесплодная земля.
Даль разрываю угловатым жестом,
Нет, солнца не ищу, пусть будет тьма,
Мне в бренной жизни не осталось места,
Заплечная болтается сума,
А в ней стихов безрадостных с десяток,
Сухарь… а остальное пустота.
Полыни-перестарка запах сладок,
А в неприглядном мнится красота.
На фоне неба чудищем осокорь,
Он нужен мне сейчас, как никогда,
Я подошел. Какой он был высокий
В мои незамутненные года!
Какой он был покладистый и щедрый,
Его ждала великая судьба,
Но вот он высох под горючим ветром,
Его настигла, как меня, беда.
Растроганно потрогал ствол корявый,
В раздумье долгом рядом постоял.
И произнес: «Свой век ты прожил славно».
Как будто это сам себе сказал.

Какие были времена!
Не все успел, не все доделал.
Ну что ж, грань жизни не видна,
И я взирал на вещи смело.
Как будто был я при деньгах
И окруженьем был доволен,
Не босиком, а в сапогах —
Не по золе, а росным полем.

Сейчас у грани я стою,
Запас урочных лет исчерпан.
Не допишу. Не допою.
Лист сверху донизу исчеркан,
Ни денег, ни друзей. Один
Не росным полем – пепелищем
В последние иду я дни,
Уже на белом свете лишний.

…Мне пóдал хлебушка кусок
И сам представился: «Я Блок…»

И я представился: «Ростокин…»
Он как пропел: «Ро-сто-кин… стро-ки…

В том что-то есть. Мельканье лет,
Как обрывающийся след

Туда… неведомо куда,
Где полонила Русь беда,

Остались избы догнивать,
А сын в могиле твой и мать.

Ты жалок, в рубище. Озяб.
Немыслимых печалей раб…»

Растаял голос вдалеке.
…Я хлеб держал в своей руке.