Эмили Дикинсон - Два Заката

С лугов сбежать на сеновал —
И в грезы с головой!
Травы бесхитростно житье —
Я стала бы травой.

После великой Боли приходит
Чувство-официоз.
Нервы стоят церемонны – надгробья.
У Сердца один вопрос:

«Я это вынесло?
Это я?
Вчера?
Или ты-ся-че-ле-ти-я

Назад?» – Механически ноги —
Одеревеневшим путем
По воздуху ль, по дороге…
Куда идем?

Этот Час – как Свинец.
Запомнит, кто переживет.
Так замерзавшие помнят Снег:
Холод, нечувствие, «все пройдет».

И будет Лето как всегда —
И Зонтики от солнца,
И Трости строгий променад,
И Платьица из ситца,

И бледный расцветет Пейзаж,
Пока же свой букет
Он держит робко за спиной
(Как много лет подряд).

И будут Лилии в шелках,
Желтофиоли флер.
В одно мгновение Пчела
Припомнит свой фольклор.

Шиповник вскинется в лесу
И Маки на холмах.
Бессмертных Мод пройдет парад.
Ах! – Горечавки вздох.

Настанет срок – и этот блеск
Свернут, сложив в комод —
Священник унесет Дары,
И Служки все уйдут.

Когда уходит Ночь,
И дальний Свет так близко,
И с Далью входит в дом,
Раздвинув занавески.

Пора откинуть прядь,
Найти себя, проснуться
И ямочками щек
Пространству улыбнуться.

И думать: неужели
Нас, впрямь, пугала Полночь,
Что одряхлела через час
И не звала на помощь?

Что я могу – то сделаю —
Пусть это будет малость —
Что я смогла – того
Могиле не досталось —

Я побывала
На небесах, —
Маленький город,
Одетый в пух.

Тише, чем росы
Ночных долин;
Улицы – россыпи,
Свет – рубин.

Люди – как бабочки,
Платье – газ,
Мысли – батист,
Имена – атлас.

Разве не удача?
Счастье почти —
Общество такое
Встретить в пути.

Где ты, Июль? —
Шумный твой Шмель —
Тихий твой Хмель —
Ветра Вуаль —
Где ты, Июль?

Скажет Июль:
Льдистый Ручей —
Зяблика Трель —
Ветра Свирель —
Где ты, Апрель?

Скажет Апрель:
Снег и Метель —
Их Ворожба —
Их Витражи —
Ворон, скажи —
Где?

Ворон вздохнет:
Где-то Покос —
Где-то Овес —
Дымка и Просинь?
Здесь – скажет Осень.

Поскребся Ветер у двери.
Я крикнула: Войдите!
И в тот же миг без лишних слов
Внезапный Посетитель

Вошел ко мне – бесплотен —
Стал по углам бродить…
И руку ведь не протянуть,
И стул не предложить!

Он тряс бесцветной гривой,
Шуршал, как пересмешник,
Со стаей залетевший вдруг
В октябрьский орешник,

Лицом напоминал волну,
А голос был живой,
Но еле слышный, чем-то схож
С волынкой травяной.

С минуту послонялся,
И, застеснявшись вдруг,
Ушел, как в воду канул,
Лишь в сердце – сквознячок!

Бог сделал маленький Цветок.
Он попытался розой
Стать. Как смеялось Лето!
Но вот перед морозом

Пурпурное созданье
Явилось: ахнул Холм,
А Лето спрятало лицо.
Смех признан был грехом.

Знать, этот царский Пурпур
Ждал стужи – за версту
Расслышав поступь Снега.
Создатель – зацвету?

Мне ненавидеть было
все недосуг:
так мало
живем,
вдруг Смерть прервет вражду —
и я ни с чем уйду?

И для Любви мала
Жизнь —
но скорей дела
заброшу – этот Труд
как раз по мне,
хоть не
закончен тут…

Мой сад – лишь берег моря.
Так значит, есть оно.
Ты, Лето!
Знаю, это
Все вынесла волна Твоя.
Весь клад, и вот монетка – я.

Молитва мне дана, дана.
Есть в поднебесье град.
Господь, какая дверь твоя?
Стучусь во все подряд.

Ты здесь подъемлешь горы.
Там топишь в море дни.
Иисус из Назарета,
Протянешь руку мне?

Я вышла рано, мой терьер —
Со мной. Дошли до моря.
Русалки снизу на меня
Глядят, о чем-то споря.

Фрегаты сверху на меня
Глядят, канаты-руки
Зачем-то тянут. – Так коты
Пугают мышь со скуки.

И ни души! Как вдруг Прилив! —
Лизнул мои сандалии,
Все юбки сразу замочил
И бахрому от шали.

Вцепился и не отпускал.
Так ранняя роса
Висит на рукавах травы.
И вот, уже босая,

Назад я кинулась бегом —
Серебряный каблук
Почти на пятки наступал.
Опал и сердолик

Бежать мешали. – Город!
Как радуются ноги,
Опору снова обретя!
Тут, не узнав дороги,

Преследователь мой поник,
Потом витиевато
Откланялся и отступил,
Забыв прикрыть ворота…

Две Бабочки впорхнули в день,
Не зная ни о чем.
Шагнули сквозь небесный свод —
И встретились с Лучом.

И в светозарный Океан
Отправились потом.
С тех пор никто и никогда
Не видел их тандем.

А если видел дальний Дрозд
Или морской Фрегат —
То утаили от меня
Бесценный свой Секрет.

Я встала, жизнь мою взяла
И двинулась на мир.
Давид был лучше снаряжен,
Но вдвое я – смелей.

Я камень целила, но вдруг
Повержена сама.
Был слишком Голиаф велик —
Иль слишком я мала?

Люблю, когда глотает он
За милей милю разом,
Пасется где-то средь лугов,
Чтоб после, в скалолазы

Подавшись, гору обнимать! —
Глядит высокомерно
На хижины в долине, вот
Встал на краю карьера,

Поджав бока, в него вошел,
Пыхтя и причитая.
И под гору потом летит,
Себя же настигая.

И пунктуальный, как звезда,
Взревев, как Грома сын,
Стоит – тишайший до поры —
У входа в свой загон.

Боюсь? Кого же я боюсь?
Не смерти – смерть никто!
(Лохматый дворник у ворот
Суровее и то);

Не жизни – мне ль бояться
Ее, кем испокон
Я на земле учреждена
Почти что как закон;

Не Воскресенья – ведь Восток
Примерился к заре
С ее пылающим челом…
И мой венец – по мне!

Наш продолжался путь,
Нас ноги привели
К развилке странной Бытия,
Что Вечностью зовут.

И ужас шаг сковал,
И ноги не идут.
Мы здесь – там Город впереди.
Но прежде – Смерти Лес.