Александр Алейник - Абрис

Я рисовал довольно гадко
На фоне всех учеников.
Пришлось, чтоб появилась гладкость,
В кружок тащиться сродников.
Я приходил, садился, утку
Я рисовал без промежутка,
Вставал и после уходил.
На троечку хватало сил,
Потраченных в плену гуаши,
Чтоб только передать процесс,
Что утка взмыла и тот лес,
Который был на промокашке,
Исчез навек, как серебро,
В помойное (в углу) ведро.

Позвольте, я повспоминаю
Давно минувшие дела.
Вот поликлиника. Я знаю,
И мама, врач, перебрала
Сопливых, с гриппом, пациентов,
И разных прочих элементов,
А Зоя, медсестра её,
Устала зверски, ё-моё!
Я говорю: – Послушай, мама!
Представь, что каждый человек
Принёс по пять копеек. Ввек
Нам не потратить. Ну, реклама
Бы вычла столько, сколь смогла,
Нам остальное отдала.

Я к Мише Слугину на дачу
Приехал летом. Помню я
Клубнику вкусную. В придачу
Для украшенья бытия
Он розы подарил. Я ехал
Домой и вспоминал со смехом
Его весёлого, себя,
О дне прошедшем с ним скорбя.
Вот дома я. Недолго думал:
Я розы сунул в кипяток.
Я пламенно желал, чтоб сок
Остался у меня, как сумма —
Изображение на века,
Хоть жизнь и вправду коротка.

Вода приобрела оттенок
Чего-то жёлтого, потом
Позеленела; много пенок.
Я чувствовал себя рабом
Воды. А после завоняло.
Я воду вылил, я провала
Почувствовал в самом себе,
На глупом собственном горбе.
А в пятом только вышел в люди,
Тогда я понял про себя:
Я человек такой – гребя,
Уж лучше мы поперечудим,
Поймём, что нужно от себя,
И дальше двинем, не скорбя.

Политика, и прежде Ленин,
Вошли в меня, как в воду луч,
Отвесно и без преломлений.
Что есть говно? Вопрос иглу
Воткнул в меня. Интеллигенты?
Позвольте, эти элементы
Наверно, лучшее, что есть.
Так что же Ленин , ваша честь?
Распоряжается так тупо
Интеллигенцией в стране.
Так что же говорят при мне
О происшествии так скупо…
Нет, что-то явно здесь не так,
А Ленин был большой дурак!

Приёмник стал учить меня,
И я усваивал уроки:
С семи часов, как только дня
Конец, я слушал все истоки
Событий в дорогой с тране,
Но туго приходилось мне.
Но надо как-то разобраться.
Что надо делать? Право, братцы!
Услышать ночью с уст других
Невидимых, но, чёрт, правдивых,
Что ясны стройные мотивы,
Куда стремится на своих
Ногах – в широкое пространство
Без дорогого горлопанства.

Я годик только походил,
И утка вышла на бумаге
Довольно сносно. Я судил
Стремленье к прелести и влаге
Достаточной, и для меня
Четвёрка вышла как броня.
Я бросил это рисованье,
Переменились все желанья.
Я захотел на Божью волю
Из этой дорогой страны.
Я понимаю, рождены,
Но, Господи, я должен, что ли,
Сносить последние штаны
И помереть, не зная дней
В земле чужой, понадрывней?

Я был левей, чем Чурдалёв.
Он чувствовал себя прекрасно,
Не то что я. Он был не красным,
Но розовым до всех основ.
Но это нам не помешало
Дружить как прежде, было мало
Всего хорошего, дружны,
Хоть спорим, мы опять нежны
Друг к другу. Это отговорки
Того, что так волнует нас,
На нас двоих лежит страна —
Что делать? Глупы переборки
Меж нами. В сущности, одни
Мы проживаем наши дни.

Я ночью беспрерывно слушал
Свободу. После, в школе, днём,
Я отсыпался, бил баклуши,
Я не хотел здесь быть грибом.
С доски жужжали понемножку…
Мне всё равно, под волей Божьей
Я стал о Западе мечтать,
И всё равно, что отмечать
В журнале классном в пятом классе.
Я спал почти что весь урок,
Я был главою лежебок,
Я дрыхал ради прибамбасов,
И все отстали от меня,
Ничто во мне не изменя.

Зима. Я прихожу из школы,
А Лёва, брат мой, говорит
Под пенье новой радиолы,
Что есть билет: он примирит
Нас с Сашей. Мне даёт билетик.
На пятьдесят рублей! (Балетик
Сейчас исполню для него).
– Какие книжки взять? – Всего!
Я еду в книжный магазин
На площадь Горького в трамвае,
Я сам по совести желаю
Книг нахватать совсем один.
Там будет то, что можно взять,
Об этом можно помечтать.

Я еду на трамвае в город.
Река в снегу, и снег блестит
В окно трамвая. Еду. Скоро
Я книг куплю. Я кондуит
Для брата поспешил придумать…
В окно трамвайное я дуну —
Оттает маленький экран.
Вот мост. Гони, мой шарабан!
Вхожу, копаюсь долго в книгах.
Набрал порядочную дрянь…
Что делать, ты по полкам глянь —
И барахло – увидишь фигу.
Стою пред кассой. – Вот билет. —
Ах, батюшки! Я шпигалет?

Пошли разборки. Я смотрел
И думал, почему мой Лёва,
Взял ножницы, меня посмел…
Из-за него влипаю снова.
Оправдываюсь и молчу.
Ой, мама! Я домой хочу.
Директор в гневе на меня.
На улице, и вечер дня
Ведёт меня опять к трамваю…
Сажусь и еду, стук колёс.
С холма съезжаю я на мост.
Поосторожней с ним, я знаю.
Пришёл домой, опять я с ним.
Он скалится, невозмутим.

А Лёва разыскал плакат,
Откуда вырезал билетик,
И дал его. Ведь он же брат.
Наверно, он и не заметит.
А брат его, конечно, я.
Я сунулся. Одна семья.
Приехал, книги-книги-книги.
Ан, нет. Попался! Здесь не Рига.
Здесь Горький! Мальчик , ай-яй-яй.
Кого ты обмануть желаешь?
Милицию ты здесь не знаешь?
Милиция придёт, гуд бай.
И дальше в том же духе прочат
Мне будущее – гвалт и склочья.

Я восхищался: как он, Игорь,
Рисует. Я когда бывал
В их доме, я, как забулдыга,
В себя понятия впивал
О Грине, Лермонтове, прочем,
О том, что он по правде хочет,
Всё перед зрением моим,
Его наитьем преблагим.
Я помню, как вдвоём балдели
Мы, развлекая музыкантш,
Когда, концерт увидев наш,
Они смеялись и шумели
Из окон… Был последний шанс
Что девушки оценят нас.

Вот папа, маленький ребёнок,
Живущий очень высоко.
Вот мать его встаёт, спросонок
Выходит вниз за молоком.
Вот маленький Аркаша ищет
Коробку, смотрит – и глазища
Находят сразу же её,
Он мальчика кладёт в неё.
Толкает он в проём оконный
Младенца, входит мама в дверь,
Бросается к окну. Теперь
Все живы, разговор салонный.
Мне рассказали всё сейчас.
О, господи! Каюк! Атас!!

«Не образумлюсь, виноват»,
Так папа начинает чтенье.
В гостях у Зюзика. Глядят
На папу. На лице волненье
У папы. Он читает, дрожь
Меня знобит, он так хорош.
Кац Алик, сын, сидит и смотрит
На папу, словно при осмотре.
А дядя Зюзя – он поник.
У папы на глазах слезинки.
Я лучше не видал картинки,
Чем папа. Скромный проводник
Для Алика и дяди Зюзи,
Удары дорогие в блюзе.