Алишер Навои - Язык птиц

1505 Из-за гнета ему причиненного зла
И обидясь, что ты с ним сурова была,

Кров обители вашей навеки покинул,
Ради крова родной ему Мекки покинул.

Поспеши и, проникнувшись шейховой верой,
Повинись перед ним, в их обычай уверуй!»

И красавица вмиг пробудилась от сна,
И за шейхом решила пуститься она.

И когда она вспомнила все, что свершила,
Ее душу стыдом, как огнем, опалило,

1510 Застонала она и— в дорогу скорее,
И к святыням Каабы пошла не робея.

Слезы звездами с неба роняла она,
Как Лейли по Меджнуну, рыдала она.

И пошла вслед ушедшим, и мчалась резвее,
Чем летит лепесток, завихрясь в суховее.

Шаг за шагом идя, чуть жива была дева,
Грех отмщала ей кара небесного гнева.

А в пустыне совсем она стала худа,
Одолел ее ужас, приспела беда.

1515 Извела ее немощь, сковала усталость,
А пред нею бескрайняя даль простиралась.

Говорит она: «Боже, слаба я и хила,
Кровь сожгла мое сердце и взор мой затмила.

Я больная, несчастная, — милостив будь,
Одинока ужасно я, — милостив будь.

Хоть иного я, кроме позора, не знаю,
Где ж, помимо тебя, мне опора? — Не знаю!»

Так она о судьбе одинокой рыдала,
О беде безысходно глубокой рыдала.

1520 Скорбь несчастной была так горька и сильна,
Что бессильно на землю упала она.

И простерлась во прахе, лишившись рассудка,
И страданье ее было страшно и жутко.

И прозрели неладное шейх достославный
И шагавший с ним рядом мюрид его главный.

Распознали они луноликой беду,
Ее муки и скорби великой беду.

Шейх и верный мюрид его вспять повернулись,
И другие, чтоб с ними шагать, повернулись.

1525 И у каждого сотни догадок роятся:
«О создатель, зачем же назад возвращаться?»

И они вместе с шейхом пришли в те места,
Где лежала та дева — сама красота.

И хоть шейх безучастен был к прежним желаньям,
Совладать он не смог с подступившим рыданьем.

Он прижал к себе деву, склонившись с ней рядом,
И с ресниц его слезы посыпались градом.

Лепесткам была сладость нектара дана,
И нарциссы-глаза пробудились от сна.

1530 И, увидев, что шейх ее держит в объятьях,
Дева слезы лила, не умея сдержать их.

И она застонала в бессилье жестоком,
И лились ее слезы кровавым потоком.

И сказала она: «Муж святого пути!
Где, скажи, мне слова покаянья найти?

Даже злое дитя, что бросает каменья,
В зной под сенью дерев обретает спасенье.

Даже ветви, что тысячью терний колючи,
По весне расцветают от благостной тучи,

1535 Грех деяний моих необъятно велик,
Свет добра в твоем сердце стократно велик.

Все мои злодеяния знаю я точно, .
Пред твоим милосердьем я зла и порочна.

Все дела мои злы и без меры ужасны,
Я сама и грехи моей веры ужасны.

Я сказала бы, как ты величьем высок,
Только жизнь мне недолгий оставила срок». -

И усердье к исламу она возвестила,
И пророка Исы имена возвестила.

1540 И сказала еще: «Все! Конец моим бредням,
Веру мне объяви перед вздохом последним».

И омыл ее лик шейх потоками слез,
И до девы величие веры донес.

И она, с тяжким вздохом приняв эту милость,
Перед шейхом навеки с душою простилась.

Правоверных объяло волнение снова,
Вознесли они вопли смятения снова.

И безверью, и вере понятье дано,—
Ох, чудно это дело, взаправду чудно!

1545 Да, в любви столь чудесных свершений немало,
И чудес, что всех тайн сокровенней, немало.

Ведь любовь — океан с бездной вод беспредельной,
В каждой капле его — небосвод беспредельный.

Да, любовь — целый мир необъятных широт,
И любовь — это небо бездонных высот.

Но и небо затмить может тучей ненастной,
Муха может взлететь выше птицы прекрасной.

Лишь единая искра любви загорится,
Сотням молний сверкающих с ней не сравниться!

1550 В море страсти и капле способность дана
Мир потоками бедствий разрушить сполна.

Меч любви — сотен тысяч побоищ свершенье, —
Ни возмездия им, ни отплаты, ни мщенья!

Испытавший в любви сто напастей и бедствий
Не спасется вовек от несчастий и бедствий.

Сад любви небывалою мукой объят,
В кровь безвинно погибших окрашен тот сад.

Там пушинки ресниц—как смертельные жала,
Ими сонмы страдающих насмерть сражало.

1655 От единой лишь родинки гибнет в увечьях
Все бессчетное войско очей человечьих.

Во владеньях любви шах и нищий равны,
В мире праведность с долею низшей равны.

Нет в любви, кроме гнета и тягот, иного,
Кроме бедствий, что на сердце лягут, иного!

Вот и шейх, возгоревшись великой любовью,
Посрамлен был всесветно столь дикой любовью.

А потом, как и я, присмирившись навек,
На чужие сердца не ходил он в набег.

1560 Говорят, у меня бед не больше бывало, —
Да, не больше, а все же их было немало!

Эй, постой, Навои, прекращай эти речи,
О любви не суди — забредешь ты далече! [128] О тахаллусе «Навои» см. наст, изд., с. 320—327.

Если срок, хоть и малый, а будет мне дан,
О любви моей тоже сложу я дастан.

И судящий всегда обо всем справедливо
Сам увидит, верна моя речь или лжива.

Шейх утешился в горе своем понемногу
И собрался к священной Каабе в дорогу.

1565 Он ту деву в чертоге любви схоронил,
Средь священных гробниц и святейших могил.

От Каабы пустился бродить он по свету,
И к Каабе вернулся он, верный обету.

И пока рок не свел его снова с любимой,
Он молитвы творил, покаяньем томимый.

И, услышав столь дивные речи, вся стая
Взволновалась, смущение в сердце питая.

Все иные желанья любовь отобрала,
Им от пламени страсти покоя не стало.

1570 Словно молния, стал их высокий полет:
Запад скроется — тут же восток промелькнет.