Алишер Навои - Язык птиц

Чтобы не было ссор — ни на волос, ничуть,
С твердым сердцем должны мы отправиться в путь.

1635 Сесть бы нам ненадолго в каком-нибудь логе,
В птичьих душах тогда бы утихли тревоги.

Что тревожит кого — рассказали б об этом,
Ты бы всех успокоил разумным ответом.

И когда нам сердца не гнела бы беда,
И от мук и невзгод не осталось следа,

С твердой думой лететь нам пора бы приспела,
И к великой бы цели взлетели мы смело.

Ведь не день и не два нам осталось до цели,
Кто сказал, что уже мы в заветном пределе?

1640 И в какие-то дали в смятенье нестись
Да с сомненьем в душе — нелегко, согласись».

И уважил он просьбу, и внял птичьей воле,
И пристанище выбрал, и сел в этом доле.

Вместе с ним опустилась пернатая рать,
И премудрый наставник стал речи держать.

«Вопрошайте, — он молвил, — чья мука сурова?»
И сказал вопрошавший такое вот слово:

1645 «О, послушай, ты — птица особых отличий,
А ведь род у нас всех — одинаковый, птичий.

В равной мере нам крылья и перья даны,
Почему же ты сведущ, а мы все — темны?

О различии этом скажи нам по чину,
Почему это так — объясни нам причину».

И ответил Удод: «Отличен я высоко,
На меня пала сень Сулейманова ока.

А всевышний его осенил своим оком,
Удостоил короны и сделал пророком.

1650 Джиннам, людям, животным и птицам он — шах,
Этот сан даровал ему в милость аллах.

А властитель державный, отмеченный богом,
Порадел мне в моем худородстве убогом.

И меня высшей почестью он и отметил,
И величием этой короны отметил.

От сияния взора, что славой велик,
Даже прах может золотом сделаться вмиг».

Шейх Кубра Наджмиддин был вершиной вселенной,
На кого обращал он свой взор просветленный, [129] Наджмиддин Кубра (убит в 1221 г.) — знаменитый хорезмский шах (см. примеч. к бейту 218). Хорезм — см. примеч. к бейту 1666.

1655 Проникался в тот миг благодатью святою,
Позабыв своелюбье, сиял чистотою. [130] ...Позабыв своелюбье, сиял чистотою. — См. примеч. к бейту 153.

Небывалое было достигнуто им:
Тот, чей облик он зрил, становился святым.

Как-то раз от его просветленного зрака
Благодатью святою прониклась собака.

От степенства стал вид ее гладок и сладок,
И отвыкла она от собачьих повадок,

Перед шейхом явила покорности знак,
Стала самою главною в своре собак.

1660 И куда бы ни шла она с целью любою,
Вслед за нею собаки бежали гурьбою.

Только где-нибудь ляжет— вокруг властелина
Собирается свита — собачья дружина.

И когда ей судьба смертный вынесла суд,
Был ей вырыт у шейховой двери приют.

И собачью могилу красиво убрали,
Как надгробье святого— на диво убрали.

И собаки, печалясь, рыдали и выли,
Целой сворой сбираясь на скорбной могиле.

1665 Правоверным поныне прибежище там —
Их благим упованьям и тайным мечтам.

Та могила в Хорезме доселе известна —
В том благом и счастливом пределе известна. [131] Хорезм — древнее государство в нижнем течении Аму-Дарьи.

Нет чудеснее слов во вселенском просторе,
Чем рассказ о собаке и благостном взоре,

И о том, как собаку настиг этот взор,
И как стала с людьми она схожа с тех пор.

Если пса преблагое возвысило око,
То и птице доступен почет у пророка.
1670 Разве людям одним уготована милость,
Чтоб сияние святости в них проявилось?

Если птицам дарует величье пророк,
Им великий в смиренье откроется прок.

Ведь и прежде бывали такие примеры,
Подтвержденье— рассказ о друзьях из пещеры. [132] ...Подтверждение—сказ о друзьях из пещеры. — См. примеч. к бейтам 178, 182.

Если милостив будет господь справедливый,
У собак и у птиц доля станет счастливой.

И сказал вопрошавший, в отчаянье воя:
«К-эй, властитель! У птиц наречен ты главою!

1675 Путь суров, я — во власти у немощей плоти,
Муха с птицею Анко сравнится ль в полете? [133] Анко — см. примеч. к заглавию 4.

Каждый миг на пути нам сто бед и невзгод,
Каждый миг нас сто тысяч несчастий гнетет!

Мы летим среди гор, нам грозящих бедою,
Пыльный вихрь угрожает нам смертной страдою.

Ураган нас взметает к подоблачным скалам,
Словно пыль, кружит камни и рушит обвалом.

То, что льву не по силам, — уж сам разумей,
Разве сделает слабый, больной муравей?»

1680 И ответил Удод: «К-эй, печальник унылый,
Нерадив ты в стараниях, глупый и хилый!

Сколь бы тело ни грызли страдания плоти,
Все — не горе тому, кто усерден в заботе.

Та забота — великое дело любви,
Кто не знал ее.— мужем того не зови!

Ну а если любовь суть всего и основа,
Разве может быть рвение к ней у дурного?

Всем влюбленным страдания страсти присущи,
Им — не быть у соблазнов во власти присуще.

1685 Для влюбленных страданья и муки — закон,
Им боязнь за утробу чужда испокон.

Им презрение к бренным суетам привычно,
Им любить только вечным обетом привычно.

Если сердце согрето любовью и пылом,
Что за важность — здоровым ли быть или хилым?

И влюбленный пожертвовать жизнью готов:
Ведь свободна любовь от житейских оков.

За любовь умереть — цель его и желанье,
Для него и погибнуть — благое желанье!

1690 Кто к соблазнам, как цепью, прикован тщетою,
Тот и сердце погубит тревогой пустою!

Никому немощь духа не будет в почет,
И влюбленный ту немощь добром не зовет.

Если ж немощь любовным терзаньем дается,
За нее исполненье желаньям дается.

Если смерть— это цель,.что таима любовью,
Тот к ней близок, чья немощь — угроза здоровью.

Если немощи смерть за собою ведут,
Опасаться их — было бы верхом причуд.

1695 Смерть в любви — это всех устремлений вершина,
Для нее благодатна любая причина.