Алишер Навои - Язык птиц

Был один падишах — повелитель всесветный,
И казна и войска его были несметны.

Сын его красотою был так благороден,
Что ему сам Юсуф для послуг был пригоден.

Перед ним и светило — что тающий дым,
Даже солнце лежало во прахе пред ним.

Кипарис его стану был слабою тенью,
Лунный лик его — небу служил к украшенью.

2630 Словно солнце, краса его миром владела,
Как луна, он над небом царил без раздела.

Каждый взор его, мир повергая во прах,
Новый мир созидал — в лучезарных очах.

Души речью рубиновых уст сокрушал он,
Души дивной улыбкой лица воскрешал он.

Целый мир был влюблен в него — страстно, до хвори,
Даже гнев его к подданным был им не в горе.

Иноверцы с него не сводили свой взор,
Правоверные гибли от смут и от ссор.

2535 Конь его словно молния несся, бывало, —
Целый мир этим пламенем вмиг опаляло.

И безумство владело людскою оравой,
И томил он людей красотою лукавой.

Краем ока лишь глянет — красы его меч
Сонму смертных велит тут же кровью истечь.

Все ему нипочем: все на свете полягут,
А ему — лишь забава, ни горя, ни тягот.

Где бывал он, там ветер не ведал дороги:
Мчался прочь он от страха в смятенной тревоге.

2540 Даже в сад к нему ветер не смел залететь, —
В каждой высохшей ветви ждала его плеть.

Как-то раз на коне своем ехал он скором
По заглохшим, совсем опустевшим просторам.

Глядь— сто тысяч безумцев рыдают в пустыне,
Одержимы любовью, в тоске и кручине.

Им глядеть на прекрасного было невмочь
И томиться от страстного пыла — невмочь.

Кто хотел его видеть — плохой ли, хороший, —
Эта цель им была непосильною ношей.

2545 Но сиятельный отрок, привыкший к гордыне,
Сам взглянул на томившихся в дальней пустыне.

Взор его заприметил двоих бедняков,
Оплетенных любовью, как цепью оков.

«Эй, ступайте, — велел он служителям — свите, —
И обоих безумцев ко мне приведите!»

Только тронул коня, молвил властное слово —
Привели бедняков — и того и другого.

Одного он в острог под ярем посадил,
А другого на псарню псарем посадил.

2550 Был один весь в цепях в заточенье суровом,
А другой тосковал по цепям и оковам.

Были оба в беде, мучась медленным сроком,
И терпели лишенья в несчастье глубоком.

Как-то раз сострадатель им задал вопрос:
Как, мол, каждый из вас свое бедствие снес?

. Псарь сказал: «Что такое беда — я не знаю,
Всем доволен я, тягот вреда я не знаю.

Сердце страстью полно, и в смиренье убогом
Я готов быть и псом перед милым порогом.

2555 Я собакам слугой-покровителем стал,
Но над ними же я и властителем стал».

А второй отвечал: «Страсть мне сердце сломила, —
Если станет приютом мне даже могила,

Пусть сейчас я закован, как раб, — в заточенье,
Я всем сердцем надеюсь достичь единенья».

Слышал шах луноликий всю суть этих слов,
Незаметно запрятавшись в тайный укров.

Эти люди в исканиях верными были,
Потому и в любви столь примерными были.

2560 Рад был шах солнцеликий речам тем немало,
Его сердце словам их блаженно внимало.

Оценил он их верность в нелегкой судьбе,
И явил он им милость, приблизив к себе.

Их исканьями правила верность всесильно,
И была их награда плодами обильна!

Чуть минуешь долину Исканий, и сразу
Дол Любви тебя примет, открывшийся глазу.

Знай: любовь—это светоч над миром нетленный!
Нет, не светоч, а пламень над всею вселенной!

2565 Люб в любви не любому, кто любит, огонь,
Лишь одну саламандру не губит огонь!

Отрешенность — вот признак любви настоящей!
Нужно стать саламандрою, в жаре горящей!

Одержимым любовью даруется пламя,
Им дано над свечою порхать мотыльками.

А красавицам мудрый обет незнаком:
Недоступно для бабочки стать мотыльком.

Пестрым бабочкам любо меж роз красоваться,
И красой перед взором детей похваляться.

2570 Любо ль им, как дервишам, в одежде посконной
Мотыльками лететь на светильник зажженный!

Хоть и ярок их крыльев наряд, все равно
Мотыльками гореть им в огне не дано!

Соловьем может зваться не каждая птица,
Не любая в пылании страсти спалится!

Кто в любви не горит, значит, он — не влюбленный,
Тот не любит, в ком нету души опаленной.

Для влюбленного радость — в любви себя сжечь,
Но любви не обучит и мудрая речь.

2575 Зданье сердца — спаленное страстью жилище,
Ведь дракон лишь дохнет и — кругом пепелище.

Сердце любящих чадом стенаний томимо, —
Где молельня огня — там кружение дыма.

Пламя молний любви все сжигает кругом,
Низвергая с небес опаляющий гром.

Кто любовью горит — до предела сгорает:
Как от молнии стог, его тело сгорает.

Души любящих страстью горят неподдельной, —
Страсть их сделала пламенной огнемолельней. [185] ...Страсть их сделала пламенной огнемолельней. — См. примеч. к бейтам 1048—1049.

2580 Если кто-нибудь в огнемолельню попал,
Как ему не сгореть среди огненных жал! [186] Если кто-нибудь в огнемолельню попал... — См. примеч. к бейтам 1048—1049.

Пламя страсти зажглось—не дано не спалиться,—
Что в огонь попадет, то в огонь превратится.

Шаг направишь к любви — и сгоришь в той округе:
Все сжигается пламенем в огненном круге.

Для скитальца любовь — не игра, не обман,
Это — в теле его огневой ураган.

И в любви пламенеть нужно снова и снова, —
Кто в огне — тот горит, нет исхода иного.

2585 Если с высей любви пламя молнии грянет,
Душу огненным валом захлестывать станет, —

Это пламя всю плоть твою бренную жжет,
Да не только ее— всю вселенную жжет!

Умереть — для влюбленных обычное дело,
Ради друга погибнуть — привычное дело.