Мирослав Крлежа - Избранное

Записка Скомрака в истории этого дня еще сыграет большую роль: она является центральным событием повести о наших домобранах. Итак, двадцать шесть симулянтов и два дезертира.

В самой казарме произошел скандал особо деликатного свойства. Женщины под красными зонтами, которые обычно в грустные дни отправки эшелонов на фронт подкармливались у забора казармы, толпились здесь и сегодня. Слово за слово, и между женщинами и постовыми дело дошло до конфликта. Один из постовых, доведенный до исступления, так стукнул прикладом самую крикливую бабу, что она упала. По воле случая как раз в этот момент мимо проезжал на коне стражник городской управы. Он составил протокол. Солдат не признавал своей вины — он, мол, «наводил порядок», выполнял приказ начальника караула господина взводного Коса. На шум подошел поручик-резервист Райнер, бывший член городской управы и владелец пекарни. Он принял сторону стражника против взводного Коса, бывшего кондитера и медовара с Влашской улицы. (Кос и Райнер ненавидели друг друга еще с мирного времени и перенесли свою цеховую вражду с заседаний управы на армейскую арену.)

— Вы здесь, уважаемый, щупаете да лапаете баб! — кричал поручик и «сенатор» Райнер (двухэтажная паровая пекарня «Венера») на Коса (торговля медом и пряниками-сердечками у Святого Рока и Святого Петра).

— Пошли вы!.. Слышали? Как же, очень я испугался вашей зубочистки! — кивнул Кос на саблю, висевшую у пояса Райнера. — Тоже еще, воображает, что настоящий офицер!

Райнер вспыхнул, как настоящий офицер, вызвал дежурный патруль и приказал взять под арест начальника караула Коса: пусть знает свое место!

Кроме того, патруль военной полиции задержал сегодня цыгана Джуру Макека, который исчез утром, сразу после побудки. Его поймали на базаре, где он продавал обмундирование. Пролитый кашеварами котелок с маслом, разбитая лампа в нужнике, телеграмма Тртеку о смерти матери — это уже мелочи.

В цепи событий сегодняшнего дня самым значительным все-таки была пропажа четырех новых карабинов. (Лишь только начинали готовить роту к отправке, непременно одно за другим исчезало оружие; карабины же пользовались особенной любовью загорцев.)

И обо всем этом надо докладывать разгневанному и взбешенному ротному, который с минуты на минуту появится; плохо приходится писарям, когда ротный распалится. А что будет именно так — в этом не приходилось сомневаться! Не будь даже ничего другого, кроме злополучной записки Скомрака.

Мнет в руках записку домобрана Скомрака господин капрал Кохн, начальник канцелярии, до войны агент по оптовой продаже превосходного готового платья (рост 145 сантиметров, двадцать девять лет, чуть припадает на одну ногу, пенсне, небольшой зоб, тахикардия и невроз сердца).

— Что делать с запиской? Отдать капитану или сжечь? Что?

У каждого офицера есть своя страсть. Один увлекается марками, другой верховой ездой, третий чтением — у каждого своя слабость. На войне генералы, например, проявляли необъяснимую страсть к паркам, они засадили парками всю несчастную Галицию — разводили цветы, разбивали аллеи, которым тут же присваивали имена: аллея Его Величества, аллея фельдмаршала Гинденбурга, аллея короля Вильгельма Второго и так далее. Офицеры чином пониже гоняли на двуколках, дрессировали собак, фотографировали и, поскольку не имели возможности закладывать парки, где-нибудь в укрытии разбивали палатки из белого брезента — «павильон Минка», «вилла Марьяна», этакие уголки мещанского уюта среди смертей и окопов. Вспоминая о местах, где стояли их воинские подразделения, они не говорили, что там потеряли убитыми столько-то, но: там жилось неплохо, у нас там был чудесный «шатерчик»!

Что же удивительного, если в то время, когда миллионы солдат воюют, и у капитана Ратковича обнаружилась своя слабость.

Слабостью капитана Ратковича была парикмахерская, которую он создал из «ничего». Это «ничего» состояло из классных досок, еще исписанных мелом и сваленных в подвале. Ротные столяры смастерили из них ширмы, кое-какое оборудование, в учительской взяли большое зеркало, и таким образом в третьем классе «Б» из «ничего» была создана ротная парикмахерская. К стенам прибили портреты императоров и генералов, карту месопотамского фронта с линией расположения русских войск у Эрзерума и начали брить солдат по десять филлеров [25] Филлер — мелкая монета. с головы в пользу фонда военных вдов.

— Ты остригся, болван? Что? Снимай шапку, я посмотрю. Марш, вшивая собака, стричься.

— Ты почему не бреешься? Под рукой такая парикмахерская, а ходишь заросший!

— Свинья! Смотри, ложкой соскоблю щетину! Чтоб завтра к рапорту был побрит!

Раткович ловил по коридорам домобранов и гнал их в собственную парикмахерскую, которую он лично создал из «ничего», старался для вдов, но сам, разумеется, брился бесплатно!

Превосходная вещь — парикмахерская, созданная из «ничего», в которой не надо ждать ни минуты! Если и сидит намыленный кто-нибудь из солдатни, стоит только показаться господину капитану, тут же щелкают каблуки и загорский мужик, как есть, наполовину выбритый, смирно стоит в углу, уступая место командиру, и все идет, как по маслу.

Капитан Раткович мчался в казармы взвинченный до предела. Одно только утешало его, что парикмахер Тепеш в мгновение ока побреет его, и он успеет еще до обеда проглотить в кафе рюмку коньяку, и тогда все забудется. День сегодня неудачный. Во-первых, он промазал с этими проклятыми учениями. Вывозил в грязи и людей, и себя, а в результате ему же утерли нос, да еще при всех. Затем тридцать пять больных. В первой роте — ни одного, во второй — двое, а у него — тридцать пять!.. Как говорит Старик (так титуловали Валленштейна во всех ротах батальона), комментарии излишни!

«Да! Тридцать пять больных — это скандал! А что я могу сделать? Не могу же я через воронку накачивать нравственность в людей, если у них этой нравственности нету! Стадо мошенников! Пусть газеты занимаются нравственностью!

И потом этот скандал с Рачичем! Сам дьявол сунул его на мою дорогу! Анархистская сволочь! Да, еще половине роты не сделаны прививки! И, конечно, старый осел об этом пронюхал; теперь, вместо того чтобы после обеда с оркестром идти в церковь, придется делать прививки этим паразитам! Как только Старик догадался! Старый хрыч! Небось, завидно стало, что я поведу батальон! А во всем виноват Кохн! Проклятый Кохн!»

И такое зло взяло Ратковича на Кохна при мысли, что он мог бы сегодня пройтись с батальоном под музыку по городу, а вместо этого должен задыхаться от запахов немытых тел загорцев. Во всем виноват Кохн!

«Ленивая свинья!» — кричал обычно капитан на провинившегося в чем-либо Кохна.