Мирослав Крлежа - Избранное

— Ребята! Слушать меня! Лучше будет, если вражий сын сам признается, поймаю — кожу сдеру!

Тишина. Молчит рота. Ряды неподвижны…

— Ребята! Последний раз предупреждаю: пусть свинья сознается! Иначе, бог мне судья, вся рота ответит! Посажу в эшелон связанными! По пятеркам свяжу. Как собак, загоню в вагоны! Жалованья лишу на пятьдесят дней! Ребята! Завтра своего вонючего пива не получите, все к черту вылью, понятно? Вам известно, кто украл! Вы должны знать, кто ночью был в нужнике!

Рота заволновалась. Не столько из-за угрозы быть связанными, сколько из-за жалованья и пива. От взвода к взводу улиткой поползли вопросы: какая сволочь разбила лампу в нужнике, какая сволочь спала с бабой?

Было установлено, что ночью в нужник ходили немногие, а те, что ходили (трое из третьего взвода и двое из четвертого), тут же вернулись. Отсутствовали они самое большее две минуты, и их виновность мало вероятна. Таким образом, нить преступления нащупать не удавалось. Относительно Скомрака и Финка, которых больше всего подозревали в том, что именно они оставили след в капитанском столе, половина первого взвода утверждала, что они не ночевали в казарме и появились здесь только к побудке, другие же клялись и божились, что это не так. И здесь не удалось добраться до истины. Вдруг кто-то вспомнил, что ночью отсутствовал домобран Рачич. В казарму он вернулся, когда трубили побудку.

— Рачич! Рачич! — резко закричал Раткович. — К черту на рога не хотите ли пробежаться? Вас что, просить отдельно? Это правда, что вы не ночевали сегодня в казарме?

— Да!

— Кто дал вам увольнение?

— Никто!

— Ах, так? А где вы были? Опять за бабой волочитесь?

Рачич молча смотрит на Ратковича, и в душе капитана еще сильнее вскипает ярость.

— Чего вытаращил свои бесстыжие зенки? Он еще меня разглядывает! Шляется где-то ночи напролет, церемониальный марш испоганил мне, да еще нос кверху дерет! «Никто»! Нашелся один такой! Аттестата — и того нет!.. Ну что, чего вылупились? Отвечайте, где были?

Рачич смотрит капитану в глаза. Прямо в глаза. И молчит.

— Так, значит? Не хотите отвечать?

И тут в голове капитана блеснула грязная мыслишка, которую он тут же отбросил как недостойную.

«А, собственно, почему бы и нет? Такой вот совсем обычный «никто»!» — Подбодрив себя таким образом, чтобы сломать взгляд Рачича, так неприятно коловший его, он грубо бросил:

— А чего вы стоите так, будто все это вас не касается? Думаете, что вы не можете оказаться именно тем, кого ищут? Ну-ка! Ягалчец, Петек, обыскать этого домобрана хорошенько, посмотрим, что он собой представляет!

К Рачичу подскочили Ягалчец и Петек и набросились на на него, как звери. Петек в порыве ярости полуидиота вырвал с мясом три пуговицы на плаще Рачича и оцарапал ногтем ему грудь. Грязные руки шарили по карманам, штанам, плащу, они сорвали и бросили в грязь зеленый рюкзак, разорвали подкладку. Ничего! Нигде ничего! В кармане обнаружили всего лишь крону и два гроша, смятый платок да записку с именем и фамилией на случай смерти. Смотрит Раткович на Рачича и кричит истошным голосом, уже не владея собой, но в то же время и сам чувствуя во всем происходящем что-то ненормальное:

— И штаны с него спустите! Может, там! И штаны!

Стащили с Рачича и штаны, и исподники, стоит он перед ротой в рубахе, полуголый, в заплатанном бельишке, а снег кружит и часы в городе бьют полдень…

Вспомнил Рачич, что стоит он, как в писании — сына человеческого так же вот раздевали догола перед прокуратором Понтием Пилатом, так же плевали на него, и эта аналогия показалось Рачичу необычайно смешной. Не сдержавшись, он громко рассмеялся.

— А, так вы еще смеетесь? — метнул в него ледяной взгляд капитан. — Так, значит? Подождите! У вас еще будет повод посмеяться!

— Господин капитан, осмелюсь доложить, люди на рапорт построены, — доложил капрал Видек, ощутив прилив храбрости, так как часы уже пробили полдень и, следовательно, времени осталось в обрез.

— Видек, вы продолжайте расследование! Мне все равно! Пусть сами смотрят! Вагоны запру на замки, всех свяжу, как собак! Скажите им об этом! Ни пива, ни жалованья не получат! Об этом тоже скажите, Видек!.. А вы, марш на рапорт! — заорал он на мокрого, продрогшего Рачича, натягивающего на себя грязное казенное тряпье, — там мы еще поговорим и о скандале в батальоне. Я вам доставлю случай посмеяться! Тоже мне, обезьяна интеллигентская!

Строй вызванных на рапорт протянулся сегодня длинной змеей, от здания школы до самой ограды в глубине двора. В дни, когда людей отделяет от фронта только двадцать четыре часа, всегда находится немало дел, для решения которых необходимо обратиться к ротному. А тут еще двадцать четыре мошенника-симулянта, так что, пока господин капитан пробьется от правого до левого крыла, обед успеет простыть, снова затрубят «сбор» — в церковь и на прививки, и не останется ни минуты, чтоб через забор поговорить с женой, которая ожидает там в грязи под красным зонтом…

Первым под удар попал господин дежурный капрал Юркович. Он трясся от страха и поэтому так храбро щелкнул каблуками, что все на нем зазвенело, и взволнованным фортиссимо пропел приветственную формулу…

— Как приветствуешь, свинья ленивая! Повтори!.. Так ты говоришь, обходил роту, свинья ленивая? А?

— Так точно, господин капитан, осмелюсь доложить, обходил…

— А когда ты обходил роту, свинья ленивая?

— Около полуночи мы с господином вольноопределяющимся обошли все помещения, осмелюсь доложить, господин капитан! — И ничего не заметили?

— Ничего, господин капитан, осмелюсь доложить.

— Так-таки, гадина, ничего и не заметили? И думаешь, за это «ничего» ты ничего не получишь? Лампа в нужнике разбита — это тебе ничего? Четыре карабина исчезло — тоже ничего? Два негодяя из-под носу убежали — тоже ничего? Революция это, а не ничего, сто чертей на твою голову! Революция! Как стоишь? Смотри мне в глаза, чего в землю уставился, как пес! Подыми голову! Говори! Куда делся Скомрак? Свинья ленивая!

— Господин капитан, осмелюсь…

— Молчи, гад! Почему ты, свинья, весь в грязи? Когда в последний раз чистился, свинья? На что похож твой плащ? Кохн! Дайте сюда щетку!

Появилась половая щетка, и от шинели господина капрала Юрковича действительно поднялась пыль, вернее облачко пыли.

— Видишь, скотина, сколько на тебе грязи? А? Видишь? — И капитан с гадливостью провел колючей щеткой по лицу капрала; тот от боли дернул головой так, что слетела шапка, и отскочил…

— Ты будешь стоять смирно, ленивая свинья? Почему у тебя такие длинные лохмы? Ты что, из богемы? Знаешь, что такое богема? На что тебе богема? Мазилка! Мошенник! А для чего наверху парикмахерская, а? — Господин капитан накрутил на палец прядь волос над ухом капрала и вырвал ее с корнем, дабы научить уму-разуму эту грязную свинью…