Фрэнсис Фицджеральд - По эту сторону рая [английский и русский параллельные тексты]

Тут можно читать онлайн Фрэнсис Фицджеральд - По эту сторону рая [английский и русский параллельные тексты] - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

По эту сторону рая [английский и русский параллельные тексты]
Автор:

Фрэнсис Фицджеральд
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

4/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
80

1

2

3

4

5

Фрэнсис Фицджеральд - По эту сторону рая [английский и русский параллельные тексты] краткое содержание

По эту сторону рая [английский и русский параллельные тексты] - описание и краткое содержание, автор Фрэнсис Фицджеральд, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

Первый, носящий автобиографические черты роман великого Фицджеральда. Книга, ставшая манифестом для американской молодежи "джазовой эры". У этих юношей и девушек не осталось идеалов, они доверяют только самим себе. Они жадно хотят развлекаться, наслаждаться жизнью, хрупкость которой уже успели осознать. На первый взгляд героев Фицджеральда можно счесть пустыми и легкомысленными. Но, в сущности, судьба этих "бунтарей без причины", ищущих новых представлений о дружбе и отвергающих мещанство и ханжество "отцов", глубоко трагична. Их бунт обречен — и только сами они пока еще об этом не догадываются…

По эту сторону рая [английский и русский параллельные тексты] - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

По эту сторону рая [английский и русский параллельные тексты] - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Фрэнсис Фицджеральд

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

Amory Is Resentful	Эмори недоволен
Slowly and inevitably, yet with a sudden surge at the last, while Amory talked and dreamed, war rolled swiftly up the beach and washed the sands where Princeton played.	Медленно и неотвратимо, а под конец одним мощным всплеском - пока Эмори разговаривал и мечтал - война накатилась на берег и поглотила песок, на котором резвился Принстон.
Every night the gymnasium echoed as platoon after platoon swept over the floor and shuf fled out the basket-ball markings.	По вечерам в гимнастическом зале теперь гулко топал взвод за взводом, стирая на полу метки от баскетбола.
When Amory went to Washington the next week-end he caught some of the spirit of crisis which changed to repulsion in the Pullman car coming back, for the berths across from him were occupied by stinking aliens-Greeks, he guessed, or Russians.	В Вашингтоне, куда Эмори съездил на следующие свободные дни, его ненадолго захватило общее чувство лихорадочного подъема, которое, однако, в спальном вагоне на обратном пути сменилось брезгливым отвращением, потому что через проход от него спали какие-то неаппетитные чужаки, скорее всего, решил он, греки или русские.
He thought how mush easier patriotism had been to a homogeneous race, how much easier it would have been to fight as the Colonies fought, or as the Confederacy fought.	Он думал о том, насколько легче дается патриотизм однородным нациям, насколько легче было бы воевать, как воевали американские колонии или Южная конфедерация.
And he did no sleeping that night, but listened to the aliens guffaw and snore while they filled the car with the heavy scent of latest America.	Он не заснул в эту ночь, а все слушал, как гогочут и храпят чужаки, наполняя вагон тяжким духом современной Америки.
In Princeton every one bantered in public and told themselves privately that their deaths at least would be heroic.	В Принстоне все шутливо утешали друг друга - а в глубине души и себя - перспективой хотя бы пасть смертью храбрых.
The literary students read Rupert Brooke passionately; the lounge-lizards worried over whether the government would permit the English-cut uniform for officers; a few of the hopelessly lazy wrote to the obscure branches of the War Department, seeking an easy commission and a soft berth.	Любители литературы зачитывались Рупертом Бруком; щеголей волновало, разрешит ли правительство офицерам носить военную форму английского образца, иные из закоренелых бездельников направляли прошения в Военный департамент - об освобождении от строевой службы и о тепленьком местечке.
Then, after a week, Amory saw Burne and knew at once that argument would be futile-Burne had come out as a pacifist.	Однажды Эмори после долгого перерыва встретил Бэрна и сразу понял, что спорить с ним бесполезно: Бэрн заделался пацифистом.
The socialist magazines, a great smattering of Tolstoi, and his own intense longing for a cause that would bring out whatever strength lay in him, had finally decided him to preach peace as a subjective ideal.	Социалистические журналы, изучение Толстого и собственное горячее стремление послужить делу, которое потребовало бы всех его душевных сил, определили его окончательное решение ратовать за мир как за личный идеал каждого человека.
"When the German army entered Belgium," he began, "if the inhabitants had gone peaceably about their business, the German army would have been disorganized in-"	- Когда немцы вступили в Бельгию, - начал он, -если бы жители продолжали спокойно заниматься своими делами, германская армия оказалась бы дезорганизованной за какие-нибудь...
"I know," Amory interrupted, "I've heard it all.	- Знаю, - перебил его Эмори. - Все это я слышал.
But I'm not going to talk propaganda with you.	Но я не намерен тебя пропагандировать.

There's a chance that you're right-but even so we're hundreds of years before the time when non-resistance can touch us as a reality."	Может быть, ты и прав, но еще не пришло и еще сотни лет не придет время, когда непротивление могло бы стать для нас чем-то реальным.
"But, Amory, listen-"	- Но пойми ты, Эмори...
"Burne, we'd just argue-"	- Что толку спорить.
"Very well."	- Хорошо, не будем.
"Just one thing-I don't ask you to think of your family or friends, because I know they don't count a picayune with you beside your sense of duty-but, Burne, how do you know that the magazines you read and the societies you join and these idealists you meet aren't just plain German?"	- Я только одно могу сказать: я не прошу тебя подумать о своей семье, о друзьях - я ведь знаю, что для тебя это нуль по сравнению с чувством долга, - но, Бэрн, не приходило ли тебе в голову, что эти твои журналы, и кружки, и агитаторы, что за всем этим, может быть, стоят немцы?
"Some of them are, of course."	- В некоторых случаях, конечно, так и есть.
"How do you know they aren't all pro-German-just a lot of weak ones-with German-Jewish names."	- А может быть, они все за Германию - все эти трусы с немецко-еврейскими фамилиями?
"That's the chance, of course," he said slowly. "How much or how little I'm taking this stand because of propaganda I've heard, I don't know; naturally I think that it's my most innermost conviction-it seems a path spread before me just now."	- И это не исключено, - медленно проговорил Бэрн. - Я не могу сказать с уверенностью, в какой мере моя позиция обусловлена пропагандой, которой я наслушался. Мне-то, конечно, кажется, что это мое глубочайшее убеждение, что другой дороги у меня просто нет.
Amory's heart sank.	У Эмори упало сердце.
"But think of the cheapness of it-no one's really going to martyr you for being a pacifist-it's just going to throw you in with the worst-"	- Но ты подумай, какая это дешевка. Никто ведь не подвергнет тебя гонениям за твой пацифизм, он всего-то втянет тебя в компанию самых худших...
"I doubt it," he interrupted.	- Едва ли, - перебил Бэрн.
"Well, it all smells of Bohemian New York to me."	- Ну а на мой взгляд, все это сильно отдает нью-йоркской богемой.
"I know what you mean, and that's why I'm not sure I'll agitate."	- Я тебя понимаю, поэтому я еще и не решил, заняться ли мне агитацией.
"You're one man, Burne-going to talk to people who won't listen-with all God's given you."	- Неужели тебя прельщает в одиночку говорить с людьми, которые не захотят тебя слушать, - и это с твоими-то данными!
"That's what Stephenaa must have thought many years ago.	- Так, вероятно, рассуждал много лет назад великомученик Стефан.
But he preached his sermon and they killed him.	Но он стал проповедовать, и его убили.
He probably thought as he was dying what a waste it all was.	Умирая, он, возможно, подумал, что зря старался.
But you see, I've always felt that Stephen's death was the thing that occurred to Paul on the road to Damascus, and sent him to preach the word of Christ all over the world."	Но, понимаешь, мне-то всегда казалось, что смерть Стефана - это то самое, что вспомнилось Павлу на пути в Дамаск и заставило его идти проповедовать учение Христа по всему миру.
"Go on."	- Ну, дальше.
"That's all-this is my particular duty.	- А дальше - все. Это мой личный долг.

Even if right now I'm just a pawn-just sacrificed.	Даже если сейчас я просто пешка, просто жертва чьих-то козней.
God! Amory-you don't think I like the Germans!"	Боже ты мой, Эмори, неужели ты думаешь, что я люблю немцев?
"Well, I can't say anything else-I get to the end of all the logic about non-resistance, and there, like an excluded middle, stands the huge spectre of man as he is and always will be.	- Ну, больше мне сказать нечего - я исчерпал свои доводы насчет непротивления, и передо мной стоит только исполинский призрак человека, такого, какой он есть и каким всегда будет.
And this spectre stands right beside the one logical necessity of Tolstoi's, and the other logical necessity of Nietzsche's-" Amory broke off suddenly. "When are you going?"	И этому призраку одинаково импонирует логическая необходимость Толстого и логическая необходимость Ницше... - Эмори осекся. - Ты когда уезжаешь?
"I'm going next week."	- На будущей неделе.
"I'll see you, of course."	- Значит, еще увидимся.
As he walked away it seemed to Amory that the look in his face bore a great resemblance to that in Kerry's when he had said good-by under Blair Arch two years before.	Они разошлись, и Эмори подумал, что очень похожее выражение было на лице Керри, когда они прощались под аркой Блера два года назад.
Amory wondered unhappily why he could never go into anything with the primal honesty of those two.	Он с грустным недоумением спросил себя, почему сам он не способен на такие же элементарно честные поступки, как эти двое.
"Burne's a fanatic," he said to Tom, "and he's dead wrong and, I'm inclined to think, just an unconscious pawn in the hands of anarchistic publishers and German-paid rag wavers-but he haunts me-just leaving everything worth while "	- Бэрн - фанатик, - сказал он Тому, - и он не прав, и я сильно подозреваю, что он слепое орудие в руках анархистов-издателей и агитаторов на жалованье у немцев, - но я все время о нем думаю- как он мог вот так поставить крест на всем, для чего стоит жить...
Burne left in a quietly dramatic manner a week later.	Бэрн уехал неделю спустя, как-то трагически-незаметно.
He sold all his possessions and came down to the room to say good-by, with a battered old bicycle, on which he intended to ride to his home in Pennsylvania.	Он распродал все свое имущество и зашел проститься, ведя за руль обшарпанный старый велосипед, на котором решил добираться до родного дома в Пенсильвании.
"Peter the Hermit bidding farewell to Cardinal Richelieu," suggested Alec, who was lounging in the window-seat as Burne and Amory shook hands.	- Петр-отшельник прощается с кардиналом Ришелье, - изрек Алек, который сидел развалясь у окна, пока Бэрн и Эмори пожимали друг другу руки.
But Amory was not in a mood for that, and as he saw Burne's long legs propel his ridiculous bicycle out of sight beyond Alexander Hall, he knew he was going to have a bad week.	Но Эмори было не до шуток, и, глядя вслед Бэрну, крутящему своими длинными ногами педали нелепого велосипеда, он знал, что ему предстоит очень тоскливая неделя.
Not that he doubted the war-Germany stood for everything repugnant to him; for materialism and the direction of tremendous licentious force; it was just that Burne's face stayed in his memory and he was sick of the hysteria he was beginning to hear.	В вопросе о войне у него сомнений не было, Германия по-прежнему олицетворяла в его глазах все, против чего возмущалась его душа, - грубый материализм и полный произвол власти, - но лицо Бэрна не забывалось, и ему претили истерические выкрики, звучавшие вокруг.