Фрэнсис Фицджеральд - По эту сторону рая [английский и русский параллельные тексты]

Тут можно читать онлайн Фрэнсис Фицджеральд - По эту сторону рая [английский и русский параллельные тексты] - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

По эту сторону рая [английский и русский параллельные тексты]
Автор:

Фрэнсис Фицджеральд
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

4/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
80

1

2

3

4

5

Фрэнсис Фицджеральд - По эту сторону рая [английский и русский параллельные тексты] краткое содержание

По эту сторону рая [английский и русский параллельные тексты] - описание и краткое содержание, автор Фрэнсис Фицджеральд, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

Первый, носящий автобиографические черты роман великого Фицджеральда. Книга, ставшая манифестом для американской молодежи "джазовой эры". У этих юношей и девушек не осталось идеалов, они доверяют только самим себе. Они жадно хотят развлекаться, наслаждаться жизнью, хрупкость которой уже успели осознать. На первый взгляд героев Фицджеральда можно счесть пустыми и легкомысленными. Но, в сущности, судьба этих "бунтарей без причины", ищущих новых представлений о дружбе и отвергающих мещанство и ханжество "отцов", глубоко трагична. Их бунт обречен — и только сами они пока еще об этом не догадываются…

По эту сторону рая [английский и русский параллельные тексты] - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

По эту сторону рая [английский и русский параллельные тексты] - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Фрэнсис Фицджеральд

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

Anyway, in 12 Univee they were straight back and to the left.	В "Униви 12" она, во всяком случае, была прямо вперед и налево.
What a dirty river-want to go down there and see if it's dirty-French rivers all brown or black, so were Southern rivers.	Какая грязная река - подойти поближе, посмотреть, правда ли грязная, - во Франции все реки бурые или черные, так и у нас на Юге.
Twenty-four dollars meant four hundred and eighty doughnuts.	Двадцать четыре доллара - это четыреста восемьдесят пончиков.
He could live on it three months and sleep in the park.	Можно прожить на них три месяца, а спать на скамейке в парке.
Wonder where Jill was-Jill Bayne, Fayne, Sayne-what the devil-neck hurts, darned uncomfortable seat.	Где-то сейчас Джилл - Джилл Бейн, Фейн, Сейн, -о черт, шея затекла, ужасно неудобно сидеть.
No desire to sleep with Jill, what could Alec see in her?	Ни малейшего желания переспать с Джилл, и что хорошего нашел в ней Алек?
Alec had a coarse taste in women.	У Алека грубые вкусы по части женщин.
Own taste the best; Isabelle, Clara, Rosalind, Eleanor, were all-American.	Мой вкус куда лучше. Изабелла, Клара, Розалинда, Элинор - истые американки.
Eleanor would pitch, probably southpaw.	Элинор - подающий, скорее всего, левша.
Rosalind was outfield, wonderful hitter, Clara first base, maybe.	Розалинда - отбивающий, удар у нее замечательный.
Wonder what Humbird's body looked like now.	Клара, пожалуй, первая база.
If he himself hadn't been bayonet instructor he'd have gone up to line three months sooner, probably been killed.	Как-то сейчас выглядит труп Хамберда... Не будь я инструктором по штыковому бою, я попал бы на позиции на три месяца раньше, вероятно, был бы убит.
Where's the darned bell-	Где тут этот чертов звонок...
The street numbers of Riverside Drive were obscured by the mist and dripping trees from anything but the swiftest scrutiny, but Amory had finally caught sight of one-One Hundred and Twenty-seventh Street.	На Риверсайд-драйв номера улиц едва проглядывали сквозь сетку дождя и мокрые деревья, но один он наконец разглядел - Сто двадцать седьмая.
He got off and with no distinct destination followed a winding, descending sidewalk and came out facing the river, in particular a long pier and a partitioned litter of shipyards for miniature craft: small launches, canoes, rowboats, and catboats.	Он сошел с автобуса и, сам не зная зачем, свернул под гору по извилистой дороге, которая вывела его к реке, там, где за длинным молом приютилась стоянка мелких судов - моторок, каноэ, гребных шлюпок, парусников.
He turned northward and followed the shore, jumped a small wire fence and found himself in a great disorderly yard adjoining a dock.	Он пошел вдоль берега на север, перескочил через низкую проволочную ограду и очутился на большом дворе, примыкающем к пристани.
The hulls of many boats in various stages of repair were around him; he smelled sawdust and paint and the scarcely distinguishable flat odor of the Hudson.	Вокруг было множество лодок, ждущих ремонта, пахло опилками, краской и, едва уловимо и пресно, - Гудзоном.
A man approached through the heavy gloom.	Сквозь густую мглу к нему приблизился какой-то человек.
"Hello," said Amory. "Got a pass?" A mory. "Got a pass!"	- Пропуск есть?
"No.	- Нет.

Is this private?"	А это частное владение?
"This is the Hudson River Sporting and Yacht Club."	- Это яхт-клуб "Гудзон".
"Oh! I didn't know.	- Вот как, я не знал.
I'm just resting."	Я просто хотел отдохнуть.
"Well-" began the man dubiously.	- Ну... - начал тот с сомнением в голосе.
"I'll go if you want me to."	- Если скажете, я уйду.
The man made non-committal noises in his throat and passed on.	Сторож проворчал что-то, не означавшее ни "да" ни "нет", и прошел мимо.
Amory seated himself on an overturned boat and leaned forward thoughtfully until his chin rested in his hand.	Эмори сел на перевернутую лодку и, наклонившись вперед, подпер щеку ладонью.
"Misfortune is liable to make me a damn bad man," he said slowly.	- Все эти напасти, того и гляди, сделают из меня совсем никудышного человека, - проговорил он медленно.
In the Drooping Hours	В часы упадка
While the rain drizzled on Amory looked futilely back at the stream of his life, all its glitterings and dirty shallows.	Под непрестанно моросящим дождем Эмори вяло оглянулся на реку своей жизни, на все ее сверкающие излучины и грязные отмели.
To begin with, he was still afraid-not physically afraid any more, but afraid of people and prejudice and misery and monotony.	Страх все еще владел им - не физический страх, но страх перед людьми, перед предрассудками, нуждой, однообразием.
Yet, deep in his bitter heart, he wondered if he was after all worse than this man or the next.	Однако в глубине своей усталой души он спрашивал себя, в самом ли деле он настолько хуже других.
He knew that he could sophisticate himself finally into saying that his own weakness was just the result of circumstances and environment; that often when he raged at himself as an egotist something would whisper ingratiatingly:	Он знал, что с помощью двух-трех софизмов сумеет прийти к выводу, что его слабость обусловлена просто средой и обстоятельствами, что еще не раз, когда он начнет яростно обличать свой эгоизм, какой-то голос вкрадчиво шепнет:
"No. Genius!"	"Нет, гений!"
That was one manifestation of fear, that voice which whispered that he could not be both great and good, that genius was the exact combination of those inexplicable grooves and twists in his mind, that any discipline would curb it to mediocrity.	Это было одним из проявлений страха - этот голос, нашептывающий, что нельзя быть одновременно великим и добрым, что гениальность - единственно возможное сочетание необъяснимых изломов и бороздок в его сознании, что всякая дисциплина сведет ее к нулю.
Probably more than any concrete vice or failing Amory despised his own personality-he loathed knowing that to-morrow and the thousand days after he would swell pompously at a compliment and sulk at an ill word like a third-rate musician or a first-class actor.	Сильнее любого отдельно взятого порока или недостатка он презирал самого себя, с отвращением сознавая, что и завтра, и через тысячу дней он будет пыжиться в ответ на комплимент и обижаться на неодобрительное слово, как третьестепенный музыкант или первоклассный актер.

He was ashamed of the fact that very simple and honest people usually distrusted him; that he had been cruel, often, to those who had sunk their personalities in him-several girls, and a man here and there through college, that he had been an evil influence on; people who had followed him here and there into mental adventures from which he alone rebounded unscathed.	Он стыдился того, что очень простые и честные люди обычно относились к нему с недоверием; что он часто проявлял жестокость к тем, кто готов был в нем раствориться, - к нескольким девушкам и кое-кому из мужчин в студенческие годы, что он оказал дурное влияние на людей, время от времени пускавшихся следом за ним в теоретические похождения, из которых он один выходил невредимым.
Usually, on nights like this, for there had been many lately, he could escape from this consuming introspection by thinking of children and the infinite possibilities of children-he leaned and listened and he heard a startled baby awake in a house across the street and lend a tiny whimper to the still night.	Обычно в такие вечера - а за последнее время их было много - ему помогали избавиться от этого изнурительного самокопания мысли о детях и о безграничных возможностях, в них заложенных. Он весь обращался в слух, когда в доме напротив просыпался в испуге младенец и ночная тишина звенела тоненьким плачем.
Quick as a flash he turned away, wondering with a touch of panic whether something in the brooding despair of his mood had made a darkness in its tiny soul.	Он содрогался от ужаса - неужели это его мрачное отчаяние легло тенью на крошечную душу?
He shivered.	Дрожь пробирала его.
What if some day the balance was overturned, and he became a thing that frightened children and crept into rooms in the dark, approached dim communion with those phantoms who whispered shadowy secrets to the mad of that dark continent upon the moon....	Что, если настанет день, когда равновесие нарушится и он превратится в чудовище, которое пугает детей, во мраке пробирается в комнаты, общается с призраками, что поверяют жуткие тайны безумцам, обитающим на темных просторах луны...
Amory smiled a bit.	Улыбка тронула его губы.
"You're too much wrapped up in yourself," he heard some one say.	"Слишком ты поглощен самим собой", - сказал кто-то.
And again-	И еще:
"Get out and do some real work-"	"Ступай, займись настоящим делом".
"Stop worrying-"	"Перестань терзаться..."
He fancied a possible future comment of his own.	Когда-нибудь он, возможно, и ответит:
"Yes-I was perhaps an egotist in youth, but I soon found it made me morbid to think too much about myself."	"Да, в молодости я, пожалуй, был эгоистом, но скоро понял, что слишком много думать о себе не полезно".
Suddenly he felt an overwhelming desire to let himself go to the devil-not to go violently as a gentleman should, but to sink safely and sensuously out of sight.	Внезапно его захлестнуло желание послать все к черту и исчезнуть - не покончить с собой, как подобает джентльмену, а спокойно и сладостно скрыться от людских глаз.
He pictured himself in an adobe house in Mexico, half-reclining on a rug-covered couch, his slender, artistic fingers closed on a cigarette while he listened to guitars strumming melancholy undertones to an age-old dirge of Castile and an olive-skinned, carmine-lipped girl caressed his hair.	Он вообразил себя в глинобитном доме в Мексике: полулежит на тахте, покрытой коврами, в тонких изящных пальцах зажата папироса, рядом гитары наигрывают печальную мелодию, рожденную в Кастилии в незапамятные времена, и девушка с оливковой кожей и карминовыми губами гладит его по волосам.