Эдгар По - Колодец и маятник - английский и русский параллельные тексты

To the victims of its tyranny, there was the choice of death with its direst physical agonies, or death with its most hideous moral horrors.

Ее жертвы всегда обрекались на смерть или с жесточайшими физическими мучениями, или со всеми ужасами нравственной пытки.

I had been reserved for the latter. By long suffering my nerves had been unstrung, until I trembled at the sound of my own voice, and had become in every respect a fitting subject for the species of torture which awaited me.

Мне суждена была эта последняя: нервы мои были до того расстроены долгими страданиями, что я вздрагивал при звуке собственного голоса и сделался во всяком отношении отличным субъектом для того рода пытки, которая меня ожидала.

Shaking in every limb, I groped my way back to the wall; resolving there to perish rather than risk the terrors of the wells, of which my imagination now pictured many in various positions about the dungeon.

Дрожа всеми членами, я ощупью отступил снова к стене, решившись лучше умереть там, чем подвергнуться ужасам колодцев, которых воображение мое представляло несколько во мраке моей темницы.

In other conditions of mind I might have had courage to end my misery at once by a plunge into one of these abysses; but now I was the veriest of cowards.

При другом настроении ума, я бы имел мужество покончить разом со всеми этими муками, кинувшись в зияющую пропасть, но теперь я был совершенный трус.

Neither could I forget what I had read of these pits-that the sudden extinction of life formed no part of their most horrible plan.

Притом же мне невозможно было забыть то, что я читал об этих колодцах, а именно: - что против внезапного уничтожения жизни были приняты там самые тщательные предосторожности, тем самым адским гением, который изобрел весь этот план.

Agitation of spirit kept me awake for many long hours; but at length I again slumbered.

От сильного волнения, а не мог спать несколько часов, но наконец снова заснул.

Upon arousing, I found by my side, as before, a loaf and a pitcher of water.

Проснувшись, я опять нашел, возле себя хлеб и кружку воды.

A burning thirst consumed me, and I emptied the vessel at a draught.

Жажда сжигала меня, и я разом опорожнил кружку.

It must have been drugged; for scarcely had I drunk, before I became irresistibly drowsy. A deep sleep fell upon me-a sleep like that of death.

Вероятно, в воду было что-нибудь подсыпано, потому что едва я ее выпил, как тотчас заснул глубочайшим сном, подобным сну смерти.

How long it lasted of course, I know not; but when, once again, I unclosed my eyes, the objects around me were visible.

Сколько времени он продолжался, я не знаю, но когда я открыл глаза, предметы вокруг меня были видимы.

By a wild sulphurous lustre, the origin of which I could not at first determine, I was enabled to see the extent and aspect of the prison.

Благодаря какому-то странному серому свету, неизвестно откуда исходящему, я мог видеть все пространство моей темницы.

In its size I had been greatly mistaken. The whole circuit of its walls did not exceed twenty-five yards. For some minutes this fact occasioned me a world of vain trouble; vain indeed! for what could be of less importance, under the terrible circumstances which environed me, then the mere dimensions of my dungeon?

Я очень ошибся в ее размере; стены не могли иметь больше двадцати-пяти ярдов в окружности, и на несколько минут это открытие чрезвычайно меня смутило, - хотя, по правде сказать, смущаться было нечем, потому что, при ужасных обстоятельствах, окружавших меня, что могла значить большая или меньшая величина темницы?

But my soul took a wild interest in trifles, and I busied myself in endeavors to account for the error I had committed in my measurement.

Но душа моя странно привязывалась к этим мелочам, и я старался отдать себе отчет, почему мог ошибиться в моем измерении.

The truth at length flashed upon me.

Наконец истина блеснула мне как молния.

In my first attempt at exploration I had counted fifty-two paces, up to the period when I fell; I must then have been within a pace or two of the fragment of serge; in fact, I had nearly performed the circuit of the vault.

В первой моей попытки обойти темницу, я отсчитал пятьдесят два шага до той минуты, когда упал; я должен был быть в это время шагах в двух от лоскутка саржи; потому что уже обошел почти всю стену кругом.

I then slept, and upon awaking, I must have returned upon my steps-thus supposing the circuit nearly double what it actually was.

Но тут я заснул и, проснувшись, вероятно, пошел назад и, таким образом, сделал двойной обход.

My confusion of mind prevented me from observing that I began my tour with the wall to the left, and ended it with the wall to the right.

Беспорядок в мыслях препятствовал мне заметить, что в начале обхода стена была у меня по левую руку, а при конце она очутилась по правую.

I had been deceived, too, in respect to the shape of the enclosure.

Я также ошибся относительно формы здания.

In feeling my way I had found many angles, and thus deduced an idea of great irregularity; so potent is the effect of total darkness upon one arousing from lethargy or sleep!

Идя ощупью, я попадал руками на много углов, и оттого мне казалось, что постройка стен очень неправильна. Вот что значит действие совершенной темноты на человека, пробуждающегося от обморока или сна!

The angles were simply those of a few slight depressions, or niches, at odd intervals. The general shape of the prison was square.

Эти углы просто были легкие неровности в стене; общая же форма темницы была четвероугольная.

What I had taken for masonry seemed now to be iron, or some other metal, in huge plates, whose sutures or joints occasioned the depression.

То, что я принял за камни, оказалось теперь плитами железа или другого какого металла, которого спайки и составляли неровности.

The entire surface of this metallic enclosure was rudely daubed in all the hideous and repulsive devices to which the charnel superstition of the monks has given rise.

Вся поверхность этой металлической постройки была грубо испачкана всеми отвратительными и безобразными эмблемами, порожденными суеверием монахов.

The figures of fiends in aspects of menace, with skeleton forms, and other more really fearful images, overspread and disfigured the walls.

Фигуры демонов с угрожающими лицами, формы скелетов и другие, тому подобные изображения оскверняли стены на всем их протяжении.

I observed that the outlines of these monstrosities were sufficiently distinct, but that the colors seemed faded and blurred, as if from the effects of a damp atmosphere.

Я заметил, что контуры этих чудовищ достаточно явственны, тогда как краски попортились и слиняли как будто от действия сырой атмосферы.

I now noticed the floor, too, which was of stone. In the centre yawned the circular pit from whose jaws I had escaped; but it was the only one in the dungeon.

Тут я разглядел также, что пол выложен камнем: посреди его зиял кругообразный колодезь, которого я избегнул, и кроме его не было другого в темнице.

All this I saw indistinctly and by much effort: for my personal condition had been greatly changed during slumber.

Все это я видел неясно и с некоторым усилием, потому что мое физическое положение странно изменилось во время моего сна.

I now lay upon my back, and at full length, on a species of low framework of wood. To this I was securely bound by a long strap resembling a surcingle.

Теперь я лежал во весь рост на спине на чем-то вроде деревянной низкой скамьи, к которой я был крепко привязан длинной тесьмой, похожей на ремень.

It passed in many convolutions about my limbs and body, leaving at liberty only my head, and my left arm to such extent that I could, by dint of much exertion, supply myself with food from an earthen dish which lay by my side on the floor.

Она несколько раз обвивалась вокруг всего тела, оставляя свободными только голову и левую руку, так что я лишь с усилием мог доставать пищу, поставленную возле меня на полу в глиняном блюде.

I saw, to my horror, that the pitcher had been removed.

Я заметил с ужасом, что кружки не было, а между тем меня пожирала невыносимая жажда.

I say to my horror; for I was consumed with intolerable thirst. This thirst it appeared to be the design of my persecutors to stimulate: for the food in the dish was meat pungently seasoned.

Казалось, что довести эту жажду до последних пределов входило в план моих палачей, потому что мясо, находившееся в блюде, было изобильно приправлено пряностями.