Эдгар По - Колодец и маятник - английский и русский параллельные тексты

Looking upward, I surveyed the ceiling of my prison.

Я поднял глаза и стал рассматривать потолок.

It was some thirty or forty feet overhead, and constructed much as the side walls.

Он был от меня на высоте тридцати или сорока футов, и походил устройством на стены.

In one of its panels a very singular figure riveted my whole attention.

В одной из его плит странная фигура привлекла мое внимание.

It was the painted figure of Time as he is commonly represented, save that, in lieu of a scythe, he held what, at a casual glance, I supposed to be the pictured image of a huge pendulum such as we see on antique clocks.

Это было нарисованное изображение времени, как его обыкновенно представляют, только с той разницей, что вместо косы, оно держало предмет, который я принял с первого взгляда за огромные нарисованные часы.

There was something, however, in the appearance of this machine which caused me to regard it more attentively. While I gazed directly upward at it (for its position was immediately over my own) I fancied that I saw it in motion.

Было, однако, в форме этого предмета что-то такое, что заставило меня вглядеться в него с большим вниманием, и пока я смотрел на него, подняв глаза, так как он находился прямо надо мною, мне показалось, что он шевелится.

In an instant afterward the fancy was confirmed. Its sweep was brief, and of course slow. I watched it for some minutes, somewhat in fear, but more in wonder.

Минуту спустя, эта мысль подтвердилась: внизу часов качался маятник коротким и медленным движением.

Wearied at length with observing its dull movement, I turned my eyes upon the other objects in the cell.

Наконец, утомившись следить за его однообразным движением, я обратил взор на другие предметы моей кельи.

A slight noise attracted my notice, and, looking to the floor, I saw several enormous rats traversing it.

Легкий шум привлек мое внимание, и, взглянув на пол, я увидел, что по нем ходят огромные крысы.

They had issued from the well, which lay just within view to my right. Even then, while I gazed, they came up in troops, hurriedly, with ravenous eyes, allured by the scent of the meat.

Они вышли из колодца, который был виден мне по правую руку, и в ту минуту, как я смотрел на него, крысы стали кучами выскакивать оттуда, привлеченные запахом мяса.

From this it required much effort and attention to scare them away.

С большим трудом я мог отогнать их от моей пищи.

It might have been half an hour, perhaps even an hour, (for I could take but imperfect note of time) before I again cast my eyes upward.

Прошло с полчаса, а может быть, и с час - потому что я не мог ясно определить времени - когда я снова поднял глаза кверху.

What I then saw confounded and amazed me.

То, что я там увидел, привело меня в недоумение и изумление.

The sweep of the pendulum had increased in extent by nearly a yard.

Размер маятника увеличился почти на целый ярд, и движение его стало быстрее.

As a natural consequence, its velocity was also much greater.

Но что меня больше всего смутило, так это то, что он видимо опустился.

But what mainly disturbed me was the idea that it had perceptibly descended. I now observed-with what horror it is needless to say-that its nether extremity was formed of a crescent of glittering steel, about a foot in length from horn to horn; the horns upward, and the under edge evidently as keen as that of a razor.

Тогда я разглядел - не стану описывать, с каким ужасом - что нижняя его оконечность состояла из блестящего стального полумесяца, имевшего около фута длины от одного рога до другого; рога были направлены кверху, а нижняя округлость, очевидно, была наточена, как бритва.

Like a razor also, it seemed massy and heavy, tapering from the edge into a solid and broad structure above. It was appended to a weighty rod of brass, and the whole hissed as it swung through the air.

Он казался так же тяжел и массивен, как бритва, утолщаясь кверху своим широким концом, и был прикреплен к тяжелому медному пруту, на котором раскачивался со свистом.

I could no longer doubt the doom prepared for me by monkish ingenuity in torture.

Я не мог более сомневаться в участи, приготовленной мне изобретательностью монахов.

My cognizance of the pit had become known to the inquisitorial agents-the pit whose horrors had been destined for so bold a recusant as myself-the pit, typical of hell, and regarded by rumor as the Ultima Thule of all their punishments. The plunge into this pit I had avoided by the merest of accidents, I knew that surprise, or entrapment into torment, formed an important portion of all the grotesquerie of these dungeon deaths.

Агенты инквизиции угадали, что я открыл колодезь - колодезь, вполне достойную кару для такого еретика, как я... Я совершенно случайно избежал падения в него, но, в то же время знал, что искусство делать из казни западню и сюрприз для осужденного, составляет важную отрасль всей этой фантастической системы тайных экзекуций.

Having failed to fall, it was no part of the demon plan to hurl me into the abyss; and thus (there being no alternative) a different and a milder destruction awaited me. Milder!

Так как мое нечаянное падение не удалось, то в план этих демонов вовсе не входило бросить меня туда насильно: следовательно, я был обречен - на этот раз уже непременно - на другую, более приятную смерть... Более приятную!

I half smiled in my agony as I thought of such application of such a term.

Посреди моей агонии я улыбнулся, когда мне пришло на ум это странное слово.

What boots it to tell of the long, long hours of horror more than mortal, during which I counted the rushing vibrations of the steel!

К чему послужит рассказывать те долгие, долгие часы ужаса, в продолжение которых я считал звучащие движения стали?

Inch by inch-line by line-with a descent only appreciable at intervals that seemed ages-down and still down it came!

Она опускалась дюйм за дюймом, линия за линией, так постепенно и незаметно, что это можно было заметить только после долгих промежутков времени, казавшихся мне веками.

Days passed-it might have been that many days passed-ere it swept so closely over me as to fan me with its acrid breath.

Все опускалась ниже - все ниже!... Протекли целые дни - может быть, даже много дней -прежде чем маятник начал качаться от меня достаточно близко, чтоб я мог чувствовать движение рассекаемого им воздуха.

The odor of the sharp steel forced itself into my nostrils.

Запах наточенной стали входил в мои ноздри.

I prayed-I wearied heaven with my prayer for its more speedy descent.

Я молил небо - молил неустанно, - чтоб сталь поскорее опускалась.

I grew frantically mad, and struggled to force myself upward against the sweep of the fearful scimitar.

Я помешался, я обезумел, и силился подняться на встречу этому движущемуся мечу.

And then I fell suddenly calm, and lay smiling at the glittering death, as a child at some rare bauble.

Потом, внезапно, глубочайшее спокойствие низошло в мою душу, и я лег неподвижно, улыбаясь этой сверкающей смерти, как ребенок дорогой игрушке.

There was another interval of utter insensibility; it was brief; for, upon again lapsing into life there had been no perceptible descent in the pendulum.

Опять настала минута полного беспамятства, хотя на весьма короткое время, потому что, придя в себя, я не нашел, чтоб маятник заметно опустился.

But it might have been long; for I knew there were demons who took note of my swoon, and who could have arrested the vibration at pleasure.

Однако, это время могло быть и долгое, потому что я знал, что вокруг меня были демоны, которые подметили мой обморок и могли остановить движение маятника по своей воле.

Upon my recovery, too, I felt very-oh, inexpressibly sick and weak, as if through long inanition.

Опомнившись совершенно, я почувствовал невыразимую, болезненную слабость, как будто от долгого голода.

Even amid the agonies of that period, the human nature craved food.

Даже посреди настоящих мук, природа требовала пищи.

With painful effort I outstretched my left arm as far as my bonds permitted, and took possession of the small remnant which had been spared me by the rats.

С тяжелым усилием я протянул мою левую руку, насколько позволяли мои узы, и достал небольшой остаток мяса, оставленный крысами.

As I put a portion of it within my lips, there rushed to my mind a half formed thought of joy-of hope.

Пока я подносил его ко рту, в уме моем мелькнула какая-то бессознательная мысль радости и надежды.