Чарльз Диккенс - Большие надежды - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Чарльз Диккенс - Большие надежды - английский и русский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Большие надежды - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Чарльз Диккенс
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

3/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
60

1

2

3

4

5

Чарльз Диккенс - Большие надежды - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Большие надежды - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Чарльз Диккенс, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

Чарльз Диккенс (1812–1870) — английский писатель, завоевавший мировую славу и необычайно популярный в России. Сложные сюжетные переплетения и глубокая эмоциональность присущи созданным Диккенсом произведениям. Роман "Большие надежды" — одна из жемчужин его творчества.

Большие надежды - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Большие надежды - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Чарльз Диккенс

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

But there was a calm, a rest, a virtuous hush, consequent on these examinations of our affairs that gave me, for the time, an admirable opinion of myself.	Но вслед за такими ревизиями наступала полоса покоя и отдыха, некоего умиленного затишья, позволявшая мне какое-то время быть о себе самого лучшего мнения.
Soothed by my exertions, my method, and Herbert's compliments, I would sit with his symmetrical bundle and my own on the table before me among the stationary, and feel like a Bank of some sort, rather than a private individual.	Умиротворенный своим тяжким трудом, своей изобретательностью и похвалами Г ерберта, я смотрел на две аккуратные пачки счетов, высившиеся на столе среди разбросанных перьев и бумаги, и ощущал себя не человеком, а своего рода Банком.
We shut our outer door on these solemn occasions, in order that we might not be interrupted.	В этих торжественных случаях мы запирали входную дверь на замок, чтобы никто нас не беспокоил.
I had fallen into my serene state one evening, when we heard a letter dropped through the slit in the said door, and fall on the ground.	Однажды вечером, когда я пребывал в таком безмятежном состоянии духа, мы услышали, как сквозь щель в двери просунули письмо и как оно упало на пол.
"It's for you, Handel," said Herbert, going out and coming back with it, "and I hope there is nothing the matter."	- Это тебе, Г ендель, - сказал Г ерберт, возвращаясь с письмом из прихожей. -Надеюсь, не случилось ничего плохого.
This was in allusion to its heavy black seal and border.	- Он имел в виду толстую черную печать и траурную кайму на конверте.
The letter was signed Trabb & Co., and its contents were simply, that I was an honored sir, and that they begged to inform me that Mrs. J. Gargery had departed this life on Monday last at twenty minutes past six in the evening, and that my attendance was requested at the interment on Monday next at three o'clock in the afternoon.	Под письмом стояла подпись "Трэбб и Ko", а содержание его сводилось к тому, что я -уважаемый сэр, и что они имеют честь сообщить мне, что миссис Джо Гарджери скончалась в понедельник в шесть часов двадцать минут вечера, и меня надеются увидеть на погребении, каковое состоится в следующий понедельник в три часа пополудни.
Chapter XXXV	ГЛАВА XXXV
It was the first time that a grave had opened in my road of life, and the gap it made in the smooth ground was wonderful.	Впервые на моем пути разверзлась могила, и удивительно, какую резкую перемену это внесло в мое беспечное существование.
The figure of my sister in her chair by the kitchen fire, haunted me night and day.	Образ сестры, неподвижной в своем кресле у огня, преследовал меня днем и ночью.
That the place could possibly be, without her, was something my mind seemed unable to compass; and whereas she had seldom or never been in my thoughts of late, I had now the strangest ideas that she was coming towards me in the street, or that she would presently knock at the door.	Мысль, что ее место в кухне опустело, просто не укладывалась в голове; и хотя последнее время я почти не думал о ней, теперь мне постоянно чудилось, что она идет мне навстречу по улице или вот-вот постучит в дверь.
In my rooms too, with which she had never been at all associated, there was at once the blankness of death and a perpetual suggestion of the sound of her voice or the turn of her face or figure, as if she were still alive and had been often there.	Даже в нашу квартирку, с которой она уж никак не была связана, вошла пустота смерти, и мне постоянно мерещилось то лицо сестры, то звук ее голоса, словно она была жива или при жизни часто здесь бывала.

Whatever my fortunes might have been, I could scarcely have recalled my sister with much tenderness.	Как бы ни сложилась моя судьба, я едва ли стал бы вспоминать сестру с большой любовью.
But I suppose there is a shock of regret which may exist without much tenderness.	Но, очевидно, сожаление может потрясти нас и без любви.
Under its influence (and perhaps to make up for the want of the softer feeling) I was seized with a violent indignation against the assailant from whom she had suffered so much; and I felt that on sufficient proof I could have revengefully pursued Orlick, or any one else, to the last extremity.	Под влиянием его (или как раз за недостатком более теплого чувства) меня охватило бурное возмущение против обидчика, от которого она приняла столько страданий; и я чувствовал, что, будь у меня надежные улики, я бы ни перед чем не отступил, лишь бы Орлик или кто бы то ни было понес заслуженную кару.
Having written to Joe, to offer him consolation, and to assure him that I would come to the funeral, I passed the intermediate days in the curious state of mind I have glanced at.	Отправив Джо письмо со словами утешения и с обещанием непременно быть на похоронах, я провел следующие дни в том странном состоянии духа, которое я только что описал.
I went down early in the morning, and alighted at the Blue Boar in good time to walk over to the forge.	Из Лондона я выехал рано утром и слез с дилижанса у "Синего Кабана", имея в запасе достаточно времени, чтобы не спеша дойти до деревни.
It was fine summer weather again, and, as I walked along, the times when I was a little helpless creature, and my sister did not spare me, vividly returned.	Снова наступило лето; я шел полями, и в памяти у меня возникали те времена, когда я был маленьким беспомощным мальчуганом и мне так жестоко доставалось от миссис Джо.
But they returned with a gentle tone upon them that softened even the edge of Tickler.	Но возникали они словно за легкой дымкой, смягчавшей даже боль от Щекотуна.
For now, the very breath of the beans and clover whispered to my heart that the day must come when it would be well for my memory that others walking in the sunshine should be softened as they thought of me.	Потому что теперь самый запах дрока и клевера нашептывал мне, что настанет день, когда памяти моей будет отрадно, если в мире живых кто-то, бредущий полями по солнцу, тоже смягчится душою, думая обо мне.
At last I came within sight of the house, and saw that Trabb and Co. had put in a funereal execution and taken possession.	Наконец я завидел впереди наш дом и сразу понял, что Трэбб и ^ хозяйничают там, взяв на себя роль бюро похоронных процессий.
Two dismally absurd persons, each ostentatiously exhibiting a crutch done up in a black bandage,-as if that instrument could possibly communicate any comfort to anybody,-were posted at the front door; and in one of them I recognized a postboy discharged from the Boar for turning a young couple into a sawpit on their bridal morning, in consequence of intoxication rendering it necessary for him to ride his horse clasped round the neck with both arms.	У парадной двери, как часовые на посту, торчали две нелепые унылые фигуры; каждая держала впереди себя костыль, обвернутый чем-то черным, - словно такой предмет мог хоть кому-нибудь принести утешение. В одной из этих фигур я узнал форейтора, уволенного из "Синего Кабана" за то, что он вывалил в канаву новобрачных, возвращавшихся из церкви, ибо был до того пьян, что мог держаться на лошади только обхватив ее обеими руками за шею.

All the children of the village, and most of the women, were admiring these sable warders and the closed windows of the house and forge; and as I came up, one of the two warders (the postboy) knocked at the door,-implying that I was far too much exhausted by grief to have strength remaining to knock for myself.	Любоваться этими траурными стражами и закрытыми окнами кузницы и дома сбежались все ребятишки и почти все женщины нашей деревни. При моем появлении один из стражей (форейтор) постучал в дверь, как будто я совсем изнемог от скорби и у меня не было сил постучать в нее самому.
Another sable warder (a carpenter, who had once eaten two geese for a wager) opened the door, and showed me into the best parlor.	Еще один траурный страж (плотник, который однажды съел на пари двух гусей) отворил дверь и провел меня в парадную гостиную.
Here, Mr. Trabb had taken unto himself the best table, and had got all the leaves up, and was holding a kind of black Bazaar, with the aid of a quantity of black pins.	Здесь мистер Трэбб, завладев большим столом, раздвинув его во всю длину и засыпав черными булавками, устроил своего рода черный базар.
At the moment of my arrival, he had just finished putting somebody's hat into black long-clothes, like an African baby; so he held out his hand for mine.	Когда я вошел, он только что запеленал в черный коленкор, словно африканского младенца, чью-то шляпу, и сразу протянул руку за моей.
But I, misled by the action, and confused by the occasion, shook hands with him with every testimony of warm affection.	Я же, не поняв его намерений и растерявшись в необычной обстановке, схватил его руку и горячо пожал.
Poor dear Joe, entangled in a little black cloak tied in a large bow under his chin, was seated apart at the upper end of the room; where, as chief mourner, he had evidently been stationed by Trabb.	Бедный Джо, в нескладном черном плащике, завязанном на шее огромным бантом, сидел один в дальнем конце комнаты, куда Трэбб, очевидно, поместил его как главного героя дня.
When I bent down and said to him, "Dear Joe, how are you?" he said, "Pip, old chap, you knowed her when she were a fine figure of a-" and clasped my hand and said no more.	Когда я наклонился к нему и сказал: - Милый Джо, ну как ты себя чувствуешь? - он ответил: -Пип, дружок, ты знал ее, когда это была такая видная женщина... - и, сжав мою руку, умолк.
Biddy, looking very neat and modest in her black dress, went quietly here and there, and was very helpful.	Бидди, очень миленькая в скромном черном платье, без шума и суеты делала все, что нужно.
When I had spoken to Biddy, as I thought it not a time for talking I went and sat down near Joe, and there began to wonder in what part of the house it-she-my sister-was.	Я поздоровался с ней, а потом, считая, что сейчас не время для разговоров, сел рядом с Джо и задумался о том, где же лежит оно... она... моя сестра.
The air of the parlor being faint with the smell of sweet-cake, I looked about for the table of refreshments; it was scarcely visible until one had got accustomed to the gloom, but there was a cut-up plum cake upon it, and there were cut-up oranges, and sandwiches, and biscuits, and two decanters that I knew very well as ornaments, but had never seen used in all my life; one full of port, and one of sherry.	Уловив в воздухе слабый запах сдобы, я поискал глазами стол с угощеньем, который не сразу заметил, войдя со света в темную комнату. Теперь я увидел на нем нарезанный пирог со сливами, нарезанные апельсины, печенье и сандвичи, а также два графина хорошо мне знакомых как украшения для буфета, но, сколько я помнил, никогда раньше не бывших в употреблении.
Standing at this table, I became conscious of the servile Pumblechook in a black cloak and several yards of hatband, who was alternately stuffing himself, and making obsequious movements to catch my attention.	В одном из них налит был портвейн, в другом херес, а возле стола маячил льстивый Памблчук, в черном плаще и весь обмотанный крепом; он то набивал себе рот, то пытался привлечь мое внимание подобострастными жестами.