Федор Достоевский - Братья Карамазовы - русский и английский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Федор Достоевский - Братья Карамазовы - русский и английский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Братья Карамазовы - русский и английский параллельные тексты
Автор:

Федор Достоевский
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

4.22/5. Голосов: 91
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
80

1

2

3

4

5

Федор Достоевский - Братья Карамазовы - русский и английский параллельные тексты краткое содержание

Братья Карамазовы - русский и английский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Федор Достоевский, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

Самый яркий и, в то же время самый сложный многоплановый роман Федора Достоевского "Братья Карамазовы" выражает надежды и противоречия своего времени, вечные, непреходящие ценности, заключенные в христианской традиции, религиозные и этические поиски писателя. В основу сюжета положена история одного из товарищей Достоевского по Омскому острогу отставного подпоручика Ильинского, который судился за отцеубийство, и, хотя и не сознался в преступлении, был приговорен к двадцати годам каторжных работ.

Братья Карамазовы - русский и английский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Братья Карамазовы - русский и английский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Федор Достоевский

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

After some deliberation, the judges decided to proceed with the trial and to enter both the unexpected pieces of evidence (given by Ivan and Katerina Ivanovna) on the protocol.	По совещании суд постановил: продолжать судебное следствие, а оба неожиданные показания (Катерины Ивановны и Ивана Федоровича) занести в протокол.
But I will not detail the evidence of the other witnesses, who only repeated and confirmed what had been said before, though all with their characteristic peculiarities.	Но уже не буду описывать дальнейшего судебного следствия. Да и показания остальных свидетелей были лишь повторением и подтверждением прежних, хотя все со своими характерными особенностями.
I repeat, all was brought together in the prosecutor's speech, which I shall quote immediately.	Но повторяю, все сведется в одну точку в речи прокурора, к которой и перейду сейчас.
Everyone was excited, everyone was electrified by the late catastrophe, and all were awaiting the speeches for the prosecution and the defence with intense impatience.	Все были в возбуждении, все были наэлектризованы последнею катастрофой и со жгучим нетерпением ждали поскорее лишь развязки, речей сторон и приговора.
Fetyukovitch was obviously shaken by Katerina Ivanovna's evidence.	Фетюкович был видимо потрясен показаниями Катерины Ивановны.
But the prosecutor was triumphant.	Зато торжествовал прокурор.
When all the evidence had been taken, the court was adjourned for almost an hour.	Когда кончилось судебное следствие, был объявлен перерыв заседания, продолжавшийся почти час.
I believe it was just eight o'clock when the President returned to his seat and our prosecutor, Ippolit Kirillovitch, began his speech.	Наконец председатель открыл судебные прения. Кажется, было ровно восемь часов вечера, когда наш прокурор, Ипполит Кириллович, начал свою обвинительную речь.
Chapter 6.	VI
The Prosecutor's Speech.	Речь прокурора.
Sketches of Character	Характеристика
IPPOLIT KIRILLOVITCH began his speech, trembling with nervousness, with cold sweat on his forehead, feeling hot and cold all over by turns.	Начал Ипполит Кириллович свою обвинительную речь, весь сотрясаясь нервною дрожью, с холодным, болезненным потом на лбу и висках, чувствуя озноб и жар во всем теле попеременно.
He described this himself afterwards.	Он сам так потом рассказывал.
He regarded this speech as his chef-d'oeuvre, the chef-d'oeuvre of his whole life, as his swan-song.	Он считал эту речь за свой chef d'oeuvre,[55 -шедевр, образцовое произведение (фр.).] за chef d'oeuvre всей своей жизни, за лебединую песнь свою.
He died, it is true, nine months later of rapid consumption, so that he had the right, as it turned out, to compare himself to a swan singing his last song.	Правда, девять месяцев спустя он и помер от злой чахотки, так что действительно, как оказалось, имел бы право сравнить себя с лебедем, поющим свою последнюю песнь, если бы предчувствовал свой конец заранее.

He had put his whole heart and all the brain he had into that speech. And poor Ippolit Kirillovitch unexpectedly revealed that at least some feeling for the public welfare and "the eternal question" lay concealed in him.	В эту речь он вложил все свое сердце и все сколько было у него ума и неожиданно доказал, что в нем таились и гражданское чувство, и "проклятые" вопросы, по крайней мере поскольку наш бедный Ипполит Кириллович мог их вместить в себе.
Where his speech really excelled was in its sincerity. He genuinely believed in the prisoner's guilt; he was accusing him not as an official duty only, and in calling for vengeance he quivered with a genuine passion "for the security of society."	Главное, тем взяло его слово, что было искренно: он искренно верил в виновность подсудимого; не на заказ, не по должности только обвинял его и, взывая к "отмщению", действительно сотрясался желанием "спасти общество".
Even the ladies in thee audience, though they remained hostile to Ippolit Kirillovitch, admitted that he made an extraordinary impression on them.	Даже дамская наша публика, в конце концов враждебная Ипполиту Кирилловичу, сознавалась, однако, в чрезвычайном вынесенном впечатлении.
He began in a breaking voice, but it soon gained strength and filled the court to the end of his speech.	Начал он надтреснутым, срывающимся голосом, но потом очень скоро голос его окреп и зазвенел на всю залу, и так до конца речи.
But as soon as he had finished, he almost fainted.	Но только что кончил ее, то чуть не упал в обморок.
"Gentlemen of the jury," began the prosecutor, "this case has made a stir throughout Russia.	"Господа присяжные заседатели, - начал обвинитель, - настоящее дело прогремело по всей России.
But what is there to wonder at, what is there so peculiarly horrifying in it for us?	Но чему бы, кажется, удивляться, чего так особенно ужасаться? Нам-то, нам-то особенно?
We are so accustomed to such crimes!	Ведь мы такие привычные ко всему этому люди!
That's what's so horrible, that such dark deeds have ceased to horrify us.	В том и ужас наш, что такие мрачные дела почти перестали для нас быть ужасными!
What ought to horrify us is that we are so accustomed to it, and not this or that isolated crime.	Вот чему надо ужасаться, привычке нашей, а не единичному злодеянию того или другого индивидуума.
What are the causes of our indifference, our lukewarm attitude to such deeds, to such signs of the times, ominous of an unenviable future?	Г де же причины нашего равнодушия, нашего чуть тепленького отношения к таким делам, к таким знамениям времени, пророчествующим нам незавидную будущность?
Is it our cynicism, is it the premature exhaustion of intellect and imagination in a society that is sinking into decay, in spite of its youth?	В цинизме ли нашем, в раннем ли истощении ума и воображения столь молодого еще нашего общества, но столь безвременно одряхлевшего?
Is it that our moral principles are shattered to their foundations, or is it, perhaps, a complete lack of such principles among us?	В расшатанных ли до основания нравственных началах наших или в том, наконец, что этих нравственных начал, может быть, у нас совсем даже и не имеется?
I cannot answer such questions; nevertheless they are disturbing, and every citizen not only must, but ought to be harassed by them.	Не разрешаю эти вопросы, тем не менее они мучительны, и всякий гражданин не то что должен, а обязан страдать ими.

Our newborn and still timid press has done good service to the public already, for without it we should never have heard of the horrors of unbridled violence and moral degradation which are continually made known by the press, not merely to those who attend the new jury courts established in the present reign, but to everyone.	Наша начинающаяся, робкая еще наша пресса оказала уже, однако, обществу некоторые услуги, ибо никогда бы мы без нее не узнали, сколько-нибудь в полноте, про те ужасы разнузданной воли и нравственного падения, которые беспрерывно передает она на своих страницах уже всем, не одним только посещающим залы нового гласного суда, дарованного нам в настоящее царствование.
And what do we read almost daily?	И что же мы читаем почти повседневно?
Of things beside which the present case grows pale, and seems almost commonplace.	О, про такие вещи поминутно, пред которыми даже теперешнее дело бледнеет и представляется почти чем-то уже обыкновенным.
But what is most important is that the majority of our national crimes of violence bear witness to a widespread evil, now so general among us that it is difficult to contend against it.	Но важнее всего то, что множество наших русских, национальных наших уголовных дел, свидетельствуют именно о чем-то всеобщем, о какой-то общей беде, прижившейся с нами и с которой, как со всеобщим злом, уже трудно бороться.
"One day we see a brilliant young officer of high society, at the very outset of his career, in a cowardly underhand way, without a pang of conscience, murdering an official who had once been his benefactor, and the servant girl, to steal his own I O U and what ready money he could find on him; 'it will come in handy for my pleasures in the fashionable world and for my career in the future.'	Вот там молодой блестящий офицер высшего общества, едва начинающий свою жизнь и карьеру, подло, в тиши, безо всякого угрызения совести, зарезывает мелкого чиновника, отчасти бывшего своего благодетеля, и служанку его, чтобы похитить свой долговой документ, а вместе и остальные денежки чиновника: "пригодятся-де для великосветских моих удовольствий и для карьеры моей впереди".
After murdering them, he puts pillows under the head of each of his victims; he goes away.	Зарезав обоих, уходит, подложив обоим мертвецам под головы подушки.
Next, a young hero 'decorated for bravery' kills the mother of his chief and benefactor, like a highwayman, and to urge his companions to join him he asserts that 'she loves him like a son, and so will follow all his directions and take no precautions.'	Там молодой герой, обвешанный крестами за храбрость, разбойнически умерщвляет на большой дороге мать своего вождя и благодетеля и, подговаривая своих товарищей, уверяет, что "она любит его как родного сына, и потому последует всем его советам и не примет предосторожностей".
Granted that he is a monster, yet I dare not say in these days that he is unique.	Пусть это изверг, но я теперь, в наше время, не смею уже сказать, что это только единичный изверг.
Another man will not commit the murder, but will feel and think like him, and is as dishonourable in soul.	Другой и не зарежет, но подумает и почувствует точно так же, как он, в душе своей бесчестен точно так же, как он.
In silence, alone with his conscience, he asks himself perhaps, 'What is honour, and isn't the condemnation of bloodshed a prejudice?' "Perhaps people will cry out against me that I am morbid, hysterical, that it is a monstrous slander, that I am exaggerating.	В тиши, наедине со своею совестью, может быть, спрашивает себя: "Да что такое честь, и не предрассудок ли кровь?" Может быть, крикнут против меня и скажут, что я человек болезненный, истерический, клевещу чудовищно, брежу, преувеличиваю.