Федор Достоевский - Братья Карамазовы - русский и английский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Федор Достоевский - Братья Карамазовы - русский и английский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Братья Карамазовы - русский и английский параллельные тексты
Автор:

Федор Достоевский
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

4.22/5. Голосов: 91
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
80

1

2

3

4

5

Федор Достоевский - Братья Карамазовы - русский и английский параллельные тексты краткое содержание

Братья Карамазовы - русский и английский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Федор Достоевский, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

Самый яркий и, в то же время самый сложный многоплановый роман Федора Достоевского "Братья Карамазовы" выражает надежды и противоречия своего времени, вечные, непреходящие ценности, заключенные в христианской традиции, религиозные и этические поиски писателя. В основу сюжета положена история одного из товарищей Достоевского по Омскому острогу отставного подпоручика Ильинского, который судился за отцеубийство, и, хотя и не сознался в преступлении, был приговорен к двадцати годам каторжных работ.

Братья Карамазовы - русский и английский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Братья Карамазовы - русский и английский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Федор Достоевский

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

"Your touching tears are but a relief to your spirit and will serve to gladden your dear heart," he added to himself, walking away from Alyosha, and thinking lovingly of him.	"Умилительные слезки твои лишь отдых душевный и к веселию сердца твоего милого послужат", - прибавил он уже про себя, отходя от Алеши и любовно о нем думая.
He moved away quickly, however, for he felt that he too might weep looking at him.	Отошел он, впрочем, поскорее, ибо почувствовал, что и сам, пожалуй, глядя на него, заплачет.
Meanwhile the time was passing; the monastery services and the requiems for the dead followed in their due course.	Время между тем шло, монастырские службы и панихиды по усопшем продолжались в порядке.
Father Paissy again took Father Iosif’s place by the coffin and began reading the Gospel.	Отец Паисий снова заменил отца Иосифа у гроба и снова принял от него чтение Евангелия.
But before three o'clock in the afternoon that something took place to which I alluded at the end of the last book, something so unexpected by all of us and so contrary to the general hope, that, I repeat, this trivial incident has been minutely remembered to this day in our town and all the surrounding neighbourhood.	Но еще не минуло и трех часов пополудни, как совершилось нечто, о чем упомянул я еще в конце прошлой книги, нечто, до того никем у нас не ожиданное и до того вразрез всеобщему упованию, что, повторяю, подробная и суетная повесть о сем происшествии даже до сих пор с чрезвычайною живостию вспоминается в нашем городе и по всей нашей окрестности.
I may add here, for myself personally, that I feel it almost repulsive that event which caused such frivolous agitation and was such a stumbling-block to many, though in reality it was the most natural and trivial matter. I should, of course, have omitted all mention of it in my story, if it had not exerted a very strong influence on the heart and soul of the chief, though future, hero of my story, Alyosha, forming a crisis and turning-point in his spiritual development, giving a shock to his intellect, which finally strengthened it for the rest of his life and gave it a definite aim.	Тут прибавлю еще раз от себя лично: мне почти противно вспоминать об этом суетном и соблазнительном событии, в сущности же самом пустом и естественном, и я, конечно, выпустил бы его в рассказе моем вовсе без упоминовения, если бы не повлияло оно сильнейшим и известным образом на душу и сердце главного, хотя и будущего героя рассказа моего, Алеши, составив в душе его как бы перелом и переворот, потрясший, но и укрепивший его разум уже окончательно, на всю жизнь и к известной цели.
And so, to return to our story.	Итак, к рассказу.
When before dawn they laid Father Zossima's body in the coffin and brought it into the front room, the question of opening the windows was raised among those who were around the coffin.	Когда еще до свету положили уготованное к погребению тело старца во гроб и вынесли его в первую, бывшую приемную комнату, то возник было между находившимися у гроба вопрос: надо ли отворить в комнате окна?
But this suggestion made casually by someone was unanswered and almost unnoticed. Some of those present may perhaps have inwardly noticed it, only to reflect that the anticipation of decay and corruption from the body of such a saint was an actual absurdity, calling for compassion (if not a smile) for the lack of faith and the frivolity it implied.	Но вопрос сей, высказанный кем-то мимоходом и мельком, остался без ответа и почти незамеченным - разве лишь заметили его, да и то про себя, некоторые из присутствующих лишь в том смысле, что ожидание тления и тлетворного духа от тела такого почившего есть сущая нелепость, достойная даже сожаления (если не усмешки) относительно малой веры и легкомыслия изрекшего вопрос сей.
For they expected something quite different.	Ибо ждали совершенно противоположного.

And, behold, soon after midday there were signs of something, at first only observed in silence by those who came in and out and were evidently each afraid to communicate the thought in his mind. But by three o'clock those signs had become so clear and unmistakable, that the news swiftly reached all the monks and visitors in the hermitage, promptly penetrated to the monastery, throwing all the monks into amazement, and finally, in the shortest possible time, spread to the town, exciting everyone in it, believers and unbelievers alike.	И вот вскорости после полудня началось нечто, сначала принимаемое входившими и выходившими лишь молча и про себя и даже с видимою боязнью каждого сообщить кому-либо начинающуюся мысль свою, но к трем часам пополудни обнаружившееся уже столь ясно и неопровержимо, что известие о сем мигом облетело весь скит и всех богомольцев -посетителей скита, тотчас же проникло и в монастырь и повергло в удивление всех монастырских, а наконец, чрез самый малый срок, достигло и города и взволновало в нем всех, и верующих и неверующих.
The unbelievers rejoiced, and as for the believers some of them rejoiced even more than the unbelievers, for "men love the downfall and disgrace of the righteous," as the deceased elder had said in one of his exhortations.	Неверующие возрадовались, а что до верующих, то нашлись иные из них возрадовавшиеся даже более самих неверующих, ибо "любят люди падение праведного и позор его", как изрек сам покойный старец в одном из поучений своих.
The fact is that a smell of decomposition began to come from the coffin, growing gradually more marked, and by three o'clock it was quite unmistakable.	Дело в том, что от гроба стал исходить мало-помалу, но чем далее, тем более замечаемый тлетворный дух, к трем же часам пополудни уже слишком явственно обнаружившийся и все постепенно усиливавшийся.
In all the past history of our monastery, no such scandal could be recalled, and in no other circumstances could such a scandal have been possible, as showed itself in unseemly disorder immediately after this discovery among the very monks themselves.	И давно уже не бывало и даже припомнить невозможно было из всей прошлой жизни монастыря нашего такого соблазна, грубо разнузданного, а в другом каком случае так даже и невозможного, какой обнаружился тотчас же вслед за сим событием между самими даже иноками.
Afterwards, even many years afterwards, some sensible monks were amazed and horrified, when they recalled that day, that the scandal could have reached such proportions.	Потом уже, и после многих даже лет, иные разумные иноки наши, припоминая весь тот день в подробности, удивлялись и ужасались тому, каким это образом соблазн мог достигнуть тогда такой степени.
For in the past, monks of very holy life had died, God-fearing old men, whose saintliness was acknowledged by all, yet from their humble coffins, too, the breath of corruption had come, naturally, as from all dead bodies, but that had caused no scandal nor even the slightest excitement.	Ибо и прежде сего случалось, что умирали иноки весьма праведной жизни и праведность коих была у всех на виду, старцы богобоязненные, а между тем и от их смиренных гробов исходил дух тлетворный, естественно, как и у всех мертвецов, появившийся, но сие не производило же соблазна и даже малейшего какого-либо волнения.
Of course, there had been, in former times, saints in the monastery whose memory was carefully preserved and whose relics, according to tradition, showed no signs of corruption. This fact was regarded by the monks as touching and mysterious, and the tradition of it was cherished as something blessed and miraculous, and as a promise, by God's grace, of still greater glory from their tombs in the future.	Конечно, были некие и у нас из древле преставившихся, воспоминание о коих сохранилось еще живо в монастыре, и останки коих, по преданию, не обнаружили тления, что умилительно и таинственно повлияло на братию и сохранилось в памяти ее как нечто благолепное и чудесное и как обетование в будущем еще большей славы от их гробниц, если только волею Божией придет тому время.

One such, whose memory was particularly cherished, was an old monk, Job, who had died seventy years before at the age of a hundred and five. He had been a celebrated ascetic, rigid in fasting and silence, and his tomb was pointed out to all visitors on their arrival with peculiar respect and mysterious hints of great hopes connected with it. (That was the very tomb on which Father Paissy had found Alyosha sitting in the morning.) Another memory cherished in the monastery was that of the famous Father Varsonofy, who was only recently dead and had preceded Father Zossima in the eldership. He was reverenced during his lifetime as a crazy saint by all the pilgrims to the monastery.	Из таковых особенно сохранялась память о дожившем до ста пяти лет старце Иове, знаменитом подвижнике, великом постнике и молчальнике, преставившемся уже давно, еще в десятых годах нынешнего столетия, и могилу которого с особым и чрезвычайным уважением показывали всем впервые прибывающим богомольцам, таинственно упоминая при сем о некиих великих надеждах. (Это та самая могила, на которой отец Паисий застал утром сидящим Алешу.) Кроме сего древле почившего старца, жива была таковая же память и о преставившемся сравнительно уже недавно великом отце иеросхимонахе, старце Варсонофии - том самом, от которого отец Зосима и принял старчество и которого, при жизни его, все приходившие в монастырь богомольцы считали прямо за юродивого.
There was a tradition that both of these had lain in their coffins as though alive, that they had shown no signs of decomposition when they were buried and that there had been a holy light in their faces.	О сих обоих сохранилось в предании, что лежали они в гробах своих как живые и погребены были совсем нетленными и что даже лики их как бы просветлели в гробу.
And some people even insisted that a sweet fragrance came from their bodies.	А некие так даже вспоминали настоятельно, что от телес их осязалось явственно благоухание.
Yet, in spite of these edifying memories, it would be difficult to explain the frivolity, absurdity and malice that were manifested beside the coffin of Father Zossima.	Но несмотря даже и на столь внушительные воспоминания сии, все же трудно было бы объяснить ту прямую причину, по которой у гроба старца Зосимы могло произойти столь легкомысленное, нелепое и злобное явление.
It is my private opinion that several different causes were simultaneously at work, one of which was the deeply rooted hostility to the institution of elders as a pernicious innovation, an antipathy hidden deep in the hearts of many of the monks.	Что до меня лично, то полагаю, что тут одновременно сошлось и много другого, много разных причин, заодно повлиявших. Из таковых, например, была даже самая эта закоренелая вражда к старчеству, как к зловредному новшеству, глубоко таившаяся в монастыре в умах еще многих иноков.
Even more powerful was jealousy of the dead man's saintliness, so firmly established during lifetime that it was almost a forbidden thing to question it.	А потом, конечно, и главное, была зависть к святости усопшего, столь сильно установившейся при жизни его, что и возражать как будто было воспрещено.
For though the late elder had won over many hearts, more by love than by miracles, and had gathered round him a mass of loving adherents, none the less, in fact, rather the more on that account he had awakened jealousy and so had come to have bitter enemies, secret and open, not only in the monastery but in the world outside it.	Ибо хотя покойный старец и привлек к себе многих, и не столько чудесами, сколько любовью, и воздвиг кругом себя как бы целый мир его любящих, тем не менее, и даже тем более, сим же самым породил к себе и завистников, а вслед за тем и ожесточенных врагов, и явных и тайных, и не только между монастырскими, но даже и между светскими.
He did no one any harm, but	Никому-то, например, он не сделал вреда, но вот:
"Why do they think him so saintly?"	"Зачем-де его считают столь святым?"