Андрей Лещинский - Ты никому не нужен

— Я хотел сюда вчера заехать, да Наташкина мамаша чего-то придумала стиральную машину нам отдавать. Не попал. Ну ладно, сейчас быстро возьмем.

Так говорил, чередуя звуки слов с легкими шипениями болгарской сигареты, полный тридцатипятилетний блондин с мощными толстыми волосатыми руками, крутившими руль «шестерки» так, будто управляли они не настоящей машиной, быстро двигавшейся по Митрофаньевскому шоссе среди опасных и глубоких колдобин, а такой игрушечной штучкой с кочергой сверху, которая крутится под проволочной сеткой среди многих ей подобных, специально устроенных для того, чтобы легко кружиться и безвредно стукаться друг с другом, как рой толстых и веселых жуков в дни лета.

— Ладно, а «двухсотку»-то где будем брать? Или, может быть, — его собеседник достал из наружного кармана фирменной синей рабочей куртки пачку «ВТ», застегнул «молнию», улыбнулся и дернул снизу вверх левым плечом, показывая, что шутит, но шутит так, что можно принять и всерьез, — без гвоздей обойдемся? Возьмем пару литров, да и отдохнем как люди?..

— Не... Ну... Ты это давай завязывай. Еще чего. Чего ты, в штопор захотел? Не надо. Да, а мужику кто обещал сруб к субботе закончить? Он деньги привезет.

— Да ладно. Не гони волну. Давай, — собеседник зевнул, пошевелил, потягиваясь, руками так, что рукава куртки туго натянулись на мышцах, вынул из гнезда прикуриватель с темно-красной жаркой спиралью, закурил, откинулся назад и закрыл глаза, — где твоя «двухсотка»?

— Сейчас. Сначала к Володе заедем. А потом дальше там на одном складе ящик возьмем.

«Шестерка» повернула налево и поехала по грязной бугристой дороге, постукивая амортизаторами и раскачивая кузов с сиденьями и пассажирами на стыках железобетонных плит, образовывавших дорожное покрытие.

Справа остался небольшой дощатый барак с залитой лужами подъездной площадкой, потом широкая земляная дорога к каким-то отдаленным сараям, потом штабеля осиновых чурбанов, большая трансформаторная будка, мокрые плети лозовых кустов, заканчивавших этот участок расчищенной и обращенной людьми в свою пользу земли. С другой стороны — высокий забор из широких серо-голубых досок со многими дырками и мелкими проломами стремительно и безразлично демонстрировал огромный двор, редко уставленный ржаво-зелеными грузовиками со спущенными колесами. Потом забор закрывался кустами, дальше было небольшое, с тремя грязными зарешеченными окнами и железной дверью, строение из белого кирпича с высокой черной трубой. Между кустами и дорогой стоял невысокий худенький пожилой человек в старом темно-зеленом костюме, ярко-рыжем свитере под пиджаком и с неопределенно-фиолетовой фетровой шляпой на голове. На ногах были рабочие ботинки с выпуклыми носами и без шнурков.

Человек держал в руках топор и, когда машина остановилась у двери и водитель с пассажиром стали выходить, глядя на единственного в этом холодном и неприветливом месте свидетеля их передвижений, легко и с неуспешностью, очевидной еще до окончания действия, тюкнул по круглому полену, стоявшему посреди тяжелой осиновой колоды. Топор неглубоко вонзился в торец полена. Когда человек перевернул получившуюся конструкцию и так же легко стукнул по колоде обухом, полено соскочило и упало в мокрую грязь, брызнув ему на брюки водой случайной лужи. Стало видно, что труды человека пока не принесли плодов, потому что ничего расколотого — ни в грязи, ни на колоде — нигде рядом не лежало.

Они вошли внутрь строения с трубой, сразу стало тепло, запахло нежилой гарью, происходившей от горна, закопченных инструментов, вытяжки и прочих приспособлений мелкого кузнечного дела, и веселой жилой вонью, изливавшейся из приотворенной двери в правой стене. Они захотели войти и наткнулись на неожиданное и неумелое сопротивление высокого парня в серой рубахе, ватных штанах и сапогах.

— Подождите, вы к кому?! Да не лезьте вы... — он повысил голос и потянул дверь на себя.

— К кому?! К кому надо, к тому и идем, — водитель был сильнее и злее. Мышцы напряглись, складки на крупном гладкобритом лице, только что готовившиеся обозначить радость встречи, вспучились угрюмым узором раздражения. Он дернул дверь и переступил порог.

Его товарищ выплюнул на пол недокуренную сигарету, вынул руки из карманов куртки и шагнул в сторону, под левую руку водителя, так, чтобы сразу заполнить собой освобождавшуюся поворачивавшимся на петлях дверным полотном часть проема.

В следующем помещении, между тяжелым винтовым прессом и почерневшим от застывших потеков машинного масла сверлильным станком, напротив стеллажа с разнообразными кусками железа, на деревянном столе, одна нога которого была сделана из необрезной доски и прибита сбоку к столешнице гвоздями, стояли бутылка и открытая банка с какой-то консервированной гадостью, на газете лежали куски хлеба, по бокам стола сидели толстая тетка в синем халате поверх болоньевого рванья и мужичок, не имевший никаких заметных качеств и обесцветившийся до неразличимой серости ярко накрашенными губами собутыльницы.

Люди замерли, надо было делать что-то. Головы, с ними глаза повернулись в угол, где в деревянном полу между стеллажом и прессом был открытый ход в подвал со слабым светом внутри. Там человек звенел стеклом, переступал по хрустящему мусору и задевал шуршащей одеждой деревянные брусья. Из-под пола поднялась трехлитровая банка с полиэтиленовой крышкой на толстом горле, потом стал вылезать тот, кто возился внизу и кто своим появлением должен был разрешить возникшую застылую неловкость.

— Володя, здорово, — шагнул вперед водитель, согнав морщины в заранее заготовленный узор радостного приветствия. — Чего у тебя тут, охрана, что ли? Мы с Андрюхой тут к тебе едем, понимаешь, за добрым делом, и чего? Что мы видим?

— А, Виктор! — Володя поздоровался с обоими, махнул рукой, закончил движение неожиданной и резкой остановкой выгнутой наружу ладони, что ясно обозначило отстраненность от замерших в коротком страхе пьяниц, и продолжил: — Вам чего? Взять надо?

— А зачем мы приехали? — разговор был так приятен, что вслед за Виктором стал улыбаться Андрей, потом тетка, потом мужичок, даже парень, пытавшийся помешать входу, улыбнулся, радуясь скорому счастью людей, готовившихся купить у Володи спирта.

Володя не улыбался. Он молча стоял в черных ботинках, черных суконных штанах и черной рубахе с застегнутым до последней пуговицы воротом. Одежда была очень новой и удивительно для такого грязного места чистой. Еще чище были Володины руки и лицо. Оно было белым, гладковыбритым, так гладко и тщательно, что это было сразу заметно. Володя был аккуратно подстрижен, на темно-русых волосах были даже ровные невысокие волны, звавшие предположить парикмахерскую укладку.