Даниэль Рондо - Механика хаоса

Перед его внутренним взором промелькнули лица министров, при которых он служил. Он видел гримасы одного, кустистые брови другого, черную фетровую шляпу третьего – этот говорил с сильным южным акцентом; он слышал их комментарии, их остроты, их сердитые реплики. Он замечал их слабости. «Что ни говори, а я неплохо развлекся». Этот кабинет никогда не был тем местом, где выставляют себя напоказ, но порой кое-какие тайны души прорывались здесь на поверхность. «Тайны души… Фу, какой пафос…» Ламбертен вспомнил, как каждое утро являлся на площадь Бово к одному из обитателей этого кабинета для обсуждения с глазу на глаз самых свежих данных разведки. Секретные разговоры, ужины для посвященных, заговоры, манипуляции, любовные скандалы, комбинации, финансовые махинации… Перед началом рабочего дня этот министр, в глазах которого никогда не таял лед, требовал предоставить ему подробный отчет о вранье и прочих пакостях, творимых теми, с кем он намеревался встретиться в Национальной ассамблее, за ресторанным столиком или даже на ближайшем заседании Совета министров. Первым делом его интересовало все, что связано с сексом. Он с наслаждением вникал в подробности историй, способных погубить репутацию его врагов, а главное – его друзей. Его предшественники в принципе занимались тем же, но этот министр – в общем и целом человек достойный и хороший управленец – почему-то ловил неизъяснимый кайф, копаясь в чужом грязном белье.

Большинство этих деятелей считали себя могущественными людьми и в каком-то смысле ими были. Но потом они сходили со сцены, и о них мгновенно забывали.

Ламбертен помнил наизусть имена всех министров начиная с 1958 года. Из головы выскочило одно-единственное: депутата от департамента Приморская Шаранта, который надолго в этом кабинете не задержался. Как же его звали? Это было в 19… Голос министра вырвал Ламбертена из его раздумий:

– Итак, я прошу вас сегодня же собрать всех ваших сотрудников и объявить, что в ближайшее время вы сдаете нам ключи и передаете все свои компьютеры. Дату назовете сами. Как только вы будете готовы, я вышлю на место бригаду. Что касается вас, я даю вам обещание, что лично займусь вашим трудоустройством. Вы не будете в обиде…

Министр подвел итог убийственного доклада Буле. Ламбертен поднялся и сказал, что, разумеется, сделает все, чего желает господин министр, после чего попросил разрешения откланяться.

Во дворе он подозвал водителя и велел ему ехать на «виллу». К полудню собрались почти все члены команды. В Сети уже появился посвященный Ламбертену материал под названием «Несколько вопросов о прошлом великого сыщика». Многие из сотрудников успели его прочитать. Несмотря на интригующий заголовок, ничего конкретного в публикации не было, хотя некоторый неприятный запашок в ней ощущался. Ламбертен произнес лаконичную, лишенную какого бы то ни было пафоса речь:

– «Вилла» закрывается. У нас больше нет крыши над головой. Наш отдел фактически распускают. Сделать это нетрудно: по документам нас не существует. Все мосты сожжены. У нас есть несколько дней, максимум пара недель, чтобы организовать свой отход. Рекомендую всем вести себя с предельной осторожностью. Они будут цепляться за каждую мелочь, не считаясь со средствами.

Брюно задал щекотливый вопрос: как быть с его юным осведомителем из Большого Пирога. Нельзя же бросать его там одного на верную гибель.

– Всех своих помощников мы защитим. Продолжайте с ним встречаться, но в обстановке полной секретности. Посоветуйтесь с комиссаром Торбея, он надежный парень. В этом конверте – небольшая сумма на расходы. Постарайтесь вытащить его оттуда без лишнего шума. Улучите удобный момент.

Отель «Дорчестер», Мейфэр, Лондон

Левент передал мне билет на рейс Тунис – Лондон. Он же забронировал мне на двое суток номер в бутик-отеле в Южном Кенсингтоне. Один из его клиентов требовал гарантий и хотел убедиться в реальности моего сотрудничества. Когда мы приземлились в Хитроу, лило как из ведра, но вскоре небо расчистилось и стало почти так же жарко, как в Тунисе. Я не был в Лондоне больше двадцати лет, с тех пор, как вел семинар в Крайст-Черч-колледже в Оксфорде. В кафе и магазинах на Олд-Бромптон-Роуд было полно французов – как среди клиентов, так и среди персонала. Странно было ловить со всех сторон звуки родной речи, особенно после того, как накануне я слышал по радио, что сирийские и иракские беженцы наотрез отказались ехать во Францию.

Человек Левента позвонил мне, когда я выходил из Музея Виктории и Альберта. Мы встретились в галерее Дорчестера в час чаепития. В галерее яблоку негде было упасть: посетители сидели за столиками целыми семействами – индийцы, русские, саудовцы. Пожилая французская пара пила шампанское в обществе внука. Я не сразу вычислил своего связника, потому что предполагал, что он должен быть старше и выглядеть не слишком презентабельно. На самом деле меня ждал мужчина явно до сорока, одетый с истинно английской элегантностью, француз по имени Франсуа-Жиль де Ферруж.

Де Ферруж моментально расположил меня к себе своей живостью, тем более что он отпустил мне пару комплиментов, с поразительной точностью сославшись на несколько моих работ. Он вспомнил не только моего «Александра», но и небольшое эссе «Алезия: миф и реальность», опубликованное в 1980-х и разошедшееся тиражом всего в десятки экземпляров. Он даже заверил меня, что читал мои статьи в «Ревю аркеоложик».

Он протянул мне визитку и объяснил, что создал компанию по онлайн-торговле предметами старины и работает в партнерстве с международным аукционным домом; он окончил подготовительный курс в Эколь Нормаль в Фенелоне, и это весьма престижный университет.

– Меня приняли в Эколь Нормаль; затем я сдал конкурсный экзамен на должность преподавателя истории и даже предпринял несколько попыток поработать в разных учебных заведениях, но все они по разным причинам провалились. Это был такой кошмар, вы представить себе не можете. Тогда я решил делать карьеру в бизнесе. Наш университет переживает не лучшие времена. Студенты не хотят изучать историю. Я понял, что должен идти другим путем…

Его имя – Ферруж – что-то мне говорило. Я задумался, где и когда мог о нем слышать, и тут вдруг вспомнил, что встречал эту фамилию в списке благотворителей, выгравированном на мраморной доске в кафедральном соборе Святого Людовика в Карфагене. Список был длинный – больше двухсот имен, все – потомки крестоносцев, ответившие на призыв кардинала Лавижери, брошенный им в 1890 году, к сбору средств на постройку собора, в который предполагалось перенести часть мощей святого Людовика (его внутренности хранились в Монреале, а кости – в Сен-Дени). На прошлой неделе мы с Рим гуляли по этому пустому зданию с полами, застеленными коврами, в котором теперь проводят выставки и концерты.