Денис Коваленко - Хавчик фореве...

— Я покурю еще.

— Пошли, я тебе говорю, в комнате докуришь. Я тебе говорю, не стесняйся, ей по барабану. Ее парень в Германии, машины перегоняет, вернется через пару недель. Так что… Если хочешь, можешь сам к ней, я не против.

Я лишь усмехнулся.

— Пошли. — Положив ладонь мне на плечо, он повел меня в комнату.

Наутро, попросив у Леночки тональный крем и пудру, насколько возможно спрятав синяки, надев темные очки Влада и плащ, я вышел из дому и, полный решимости, направился к Морозову. Зачем? Я был уверен, что Морозов поможет, посоветует… простит. В конце концов, я рассчитывал эти дни пожить у него. На мой взгляд, все должно было получиться. Морозов добрый, мудрый, он не может меня не простить. Он все поймет и… обязательно поможет. Я знал, что еще одной такой издевательской ночи не выдержу.

Уже выходя из метро, я лихорадочно соображал, что скажу ему, набрав номер его квартиры, — что я скажу ему в домофон? Ведь пошлет, непременно пошлет.

Страхи мои разрешились сами собой: домофон оказался сломан, дверь подъезда нараспашку. Это придало мне уверенности. Я решительно поднялся на пятый этаж, решительно подошел к двери и решительно вдавил кнопку звонка.

Робкий женский голос:

— Кто там?

— Я бы хотел увидеть Михаила.

— А он здесь не живет.

— Как не живет? Это квартира Морозовых?

— Да.

— Я из собеса, — повинуясь какому-то инстинкту, выпалил я.

Пауза, щелчок замка, дверь открылась. На пороге стояла мама Михаила Морозова в коричневом драповом пальто и зеленой вязаной беретке.

— Ой, — воскликнула она, увидев меня, и хотела закрыть дверь.

— Извините, — взмолился я, вцепившись в ручку, — мне очень нужен Михаил, понимаете — очень.

— Я сейчас закричу. А! — слабо закричала она.

— Милиция! Убивают! — услышал я за спиной — кричала женщина-соседка. Немедленно я ринулся вниз по лестнице.

Со двора я выходил скоро, не оглядываясь, мысленно твердя: быстрее, быстрее, быстрее. Оказавшись на улице, я сломя голову побежал к трамваю. Двери закрылись, я прошел в салон и опустился на сиденье. Вот и сходил к Морозову.

Так я проехал две остановки; куда я ехал, сколько бы еще проехал — да какая, к чертям собачьим, разница; в моей голове была сейчас такая канитель — жуть! Так что все эти идиотские вопросы: куда? зачем?.. Маша… черт возьми, Маша, жена Морозова! На противоположной остановке в ожидании трамвая стояла Маша, рядом Женечка, держа маму за руку.

Вскочив, я больно стукнулся головой о поручень; то и дело оборачиваясь, словно отвернись я на миг — и они исчезнут, я стоял возле двери и подгонял этот чертов трамвай — когда же он наконец доползет до остановки. Черт! А вон и их трамвай подходит. Ну ползи же скорее, давай открывай двери, ну же, ну… Я почти вывалился из трамвая, споткнулся, коленом об асфальт, плевать! — быстрее. Маша уже пропустила Женечку вперед и сама ступила на подножку трамвая.

— Ма-а-ша!! — завопил я. Метров десять же еще бежать. Обернулась! — Задержи трамвай! — орал я, хромая во все лопатки.

— Дъясте, — кивнула мне Женечка, при маме она не позволяла себе фамильярностей.

— Привет, — выдохнул я в салоне, согнувшись пополам, одной рукой держась за поручень, другой — за ушибленное колено. Что ни говори, встреча получилась эффектная. Маша не на шутку перепугалась, увидев мою побитую рожу и колено, сочившееся кровью сквозь рваную дыру на джинсах. Ко всему прочему, с минуту я приводил свое дыхание в норму, замерев в дурацкой скрюченной позе. Наконец я отдышался, выпрямился, улыбнулся и поздоровался.

— С вами все в порядке? — все еще испуганно глядя на меня, спросила Маша.

— Почти… да, — ответил я. — Маша, вы меня извините. — Я решил не тянуть. — Маша, мне очень нужен Михаил. Я только что был у него дома, мама его сказала, что он там не живет.

— Да, мы сняли квартиру.

— Точно, он же мне говорил, что снял квартиру, как же я… это… — вспомнив, произнес я. — Он же говорил… — повторил я чуть слышно.

— А что случилось?

— Ничего не случилось, мне просто срочно нужно его увидеть. — Ну разве после таких слов можно поверить, что ничего не случилось?

— Максим, он сейчас дома… Все же… ничего серьезного?

— Маша, я вас прошу, мне нужно его увидеть, — повторил я.

— Хорошо. — Она объяснила, где находится их новая квартира. Я поблагодарил ее и вышел на следующей остановке.

Представляю, что подумает теперь эта милая женщина. Конечная кретин и истеричка. Наверняка Маша будет теперь весь день как на иголках, гадая, что случилось и как это касается ее Миши. Но мне сейчас было не до нее.

Я легко нашел дом, где жил теперь Морозов. Домофоном я все-таки не воспользовался, дождался, когда какая-то старушка вошла в подъезд, вошел следом. Пока стоял возле подъезда и ждал, слушал, как из квартиры на третьем этаже кто-то противно вытягивал в микрофон, нисколько не стесняясь своего голоса, несомненно уверенный, что его услышат и на улице:

— Розовые розы, о-о-о, Светке Соколовой, о-о-о, Светке Соколовой, однокласснице мое-э-эй.

В подъезде голос уже не был слышен. «Молодец, без комплексов парень», — думал я, поднимаясь на четвертый этаж, где была квартира Морозова, как раз над песенником-любителем.

Морозов принял меня холодно, чтобы не сказать враждебно. У него было невыспавшееся, злое лицо. Я показал ему бутылку водки.

— А вот это кстати. — Он впустил меня в квартиру.

Было тихо. Мы прошли на кухню; меня немало удивило, что Морозов даже не спросил, откуда я знаю его новый адрес. Он налил себе водки, выпил. На третьем этаже запели. Здесь, на кухне, музыка звучала громче, чем на улице, пол ритмично повторял басы.

— Что ты на меня так смотришь? — вдруг взорвался Морозов. — Нечего смотреть, пей. Мне теперь по барабану, пришел, так пей. — Он был трезв, но абсолютно не в себе. — Вселился, блин, в квартиру, — вскричал он, силясь переорать пение, — соседи полный пиздец, не соседи, а какие-то спиву-ны. Вот, слышишь? — все утро поют. Купили себе караоке… Целый день! Вот те крест! — Он в сердцах перекрестился. — Поют часа по три. Потом ругаются, потом трахаются. Заебали!!! — Он схватил табурет и с силой стукнул им об пол. — Когда они, бляди, работают?! Дом панельный… Я уже уморился их слушать!

— Ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую, — ужасно фальшивя, тянули теперь два голоса: хриплый надрывный мужской и тонкий, с повизгиванием женский.

— Вот, слушай! А сейчас среда и одиннадцать утра! — орал Морозов. — Певуны, блин!!! Каждый день поют. Вот истинный крест — уже неделю поют! Главное, я-то и помогал им телевизор заносить. Зашли ко мне, такие два одуванчика, вежливые: помогите, пожалуйста, если вас не затруднит, занести телевизор… Занес на свои уши. Дома торгаши, от мандаринов задохнуться можно, здесь певуны. Что ж за блядская жизнь такая! — Он выпил. — И ведь поют одно и то же. Они эту песню, клянусь, еще раза три продублируют — на бис! Потом «Ланфрен-ланфра» раз пять, не меньше, а потом «Если б я был султан».