Денис Коваленко - Хавчик фореве...

— Может, у них отпуск? — попытался пошутить я. — Медовый месяц.

— Хуевый месяц! Ты что, издеваться пришел?! Ты чего приперся? — Морозов не шутил. — Какого хуя, спрашивается, приперся? У меня собаки так не воют, как они поют.

— Ланфрен-ланфра, — и вправду с невыносимой тоскливостью, очень старательно запел мужской голос. Спев первый куплет, он замолчал.

На какое-то время стало тихо. Морозов не произнес ни слова, напряженно утупившись взглядом в пол.

— У Светки Соколовой день рожденья, ей сегодня тридцать лет…

— Вот! — даже как-то победно воскликнул Морозов. — Это их хит.

— Розовые розы, о-о-о, Светке Соколовой, о-о-о…

— Спивуны!!! — Схватив со стола кухонный топорик, Морозов застучал им по батарее. Голоса на минуту смолкли, музыка продолжала звучать. — И откуда они такие взялись… В рот их…

— В память наших школьных, в память наших школьных дней, — дождавшись нужного такта, заголосили на третьем этаже. Казалось, теперь они издеваются, даже не стараются петь красиво, просто орут, как пьяные на свадьбе.

Впервые я слышал, чтобы Морозов так откровенно матерился.

— Блядь, заводы стоят, одни гитаристы в стране! Этот урод, когда один, еще и на гитаре играет — через усилитель, и песни поет своего сочинения. Сочинитель хуев!!! Куда ни плюнь, каждый второй мечтает стать звездой! И ладно раньше — по подъездам, вечерами; теперь же каждый второй свой диск записывает и через усилитель на гитаре — как этот, блядь, певун. — Он вновь забарабанил топориком по батарее. — Пойти зарубить их! Только они дверь хер откроют. Везде же железные двери, решетки. Забаррикадировались и поют. Пошли отсюда на улицу. Расскажешь, зачем пришел. Да, денег нет, так что воровать у меня нечего.

— У меня на водку хватит, — пропустив мимо ушей его язвительную реплику, крайне спокойно сказал я. Я вновь ощутил необъяснимое удовлетворение от своего нового состояния — когда тебя унижают. Черт возьми, даже мысль о Христе пришла на ум: прощать и терпеть…

— Вот и отлично, хоть какая-то от тебя польза.

Мы обулись и вышли из квартиры.

— И чего тебе надо от меня? — в лоб, не скрывая неприязни, спросил Морозов, когда мы сели на лавочку во дворе. — Обобрал кого-нибудь и по харе получил?

— Миша, перестань.

— Миша не перестанет, — отрезал он. — Мише ты глубоко отвратителен. И Миша сейчас допьет эту бутылку, распрощается с тобой и категорически порекомендует тебе более не совать свою прыщавую морду к Мише домой. То, что я сейчас говорю с тобой, есть крайнее стечение обстоятельств. Ты, можно сказать, пользуешься моментом. Так что даже не начинай мне что-либо объяснять. Мне сразу это неинтересно, у меня своих проблем по горло. От тебя за версту паскудством несет, даже водка запах этот не перебивает.

— Зачем ты так говоришь?

— Чтобы ты понял, наконец поднялся с этой лавочки и уматывал куда подальше. Мне с тобой говорить не о чем.

Мне ничего не оставалось, как подняться с этой лавочки и идти куда подальше. И пока я шел к метро, единственное, о чем жалел, — что потратил последние деньги на водку для этой сволочи.

Трудно было возвращаться домой, трудно и муторно, не хотелось мне… Ничего не хотелось… Морозов… сволочь. За что?.. Обидно. Хотя чего обижаться, все так и должно быть. А на что я, собственно, рассчитывал? На что?..

Я уже подходил к дому и все, о чем мечтал в эти минуты, — чтобы Влада где-нибудь подрезали или пристрелили. Хотя такого подрежешь! За последнее время Влад вырос в моих глазах до масштабов неубиваемого, непобедимого супермена. Я не сомневался: что бы ни случилось, победителем останется он. Влад никогда и никому не позволял обижать себя, тем более — унижать. Даже патрульные милиционеры, которым только подавай провинциала без регистрации, ни разу на моей памяти его не забрали. Да, проверяли документы, да, видели, что нет регистрации, что приезжий… Словно ворон — ворона… отпускали всегда. Тоже ведь люди, тоже ведь чуют — сила. Причем сила не глупая, не истеричная, а расчетливая — волчья. «Что, спортсмен?» — спрашивали милиционеры, глядя на Влада. «Да», — коротко отвечал Влад. Спокойная, расчетливая непоколебимая сила звучала в этом обыденном «Да». Непродолжительный разговор, каким спортом занимается, зачем в Москву приехал, предупреждение, что не все милиционеры такие добрые, другие не посмотрят, заберут… и Владу возвращали паспорт и отпускали. Черт знает что — не мог я этого понять!

Влад был дома один. Мы поздоровались, он предложил мне только что заваренного чаю. Пили молча. Мне не о чем было разговаривать с… этим человеком.

Напившись чаю, Влад закурил.

— Возможно, скоро я от тебя съеду, — сказал он. — У меня появилась работа. Буду охранять дачу в Подмосковье, там и жить. Я тебе не говорил, был в одном клубе кикбоксинга. Случай, там один мой знакомый тренируется и работает в охранной фирме. Он и посодействовал. Так что скоро будешь свободен.

Последние слова меня озадачили: проверяет, что ли. Чертова мнительность, во всем вижу подвох. Особенно теперь и особенно в том, что говорит Влад. Что он этим хотел сказать? Свободен — он на что намекает, сволочь?

— И что? — спросил я.

— Ничего, — ответил Влад. — Ты будешь свободен.

— От чего?

— От моего присутствия. Я ведь вижу, что мое присутствие тебя, скажем так, раздражает. Да?

— Ну что ты, Влад! — засуетился я. — Что ты такое говоришь. Мы же все давно решили. Неужели ты думаешь…

Он перебил меня.

— Ничего я не думаю. Кстати, Леночка звонила, пригласила нас погулять. Так что если ты не против, можно заехать за ней в больницу, она там практику проходит, а потом и погулять. Погода хорошая, солнечная. Ты как?

— С удовольствием, — согласился я, согласился для того лишь, чтобы скрыть свое волнение. Никуда идти ни с какой Леночкой я не хотел. Но после того, что наговорил мне Влад… — Конечно, Влад, какой разговор, — ответил я и заулыбался неизвестно чему, не хотел, а заулыбался. Вот ведь трус.

Доехав до станции «Таганская», мы вышли из метро. Ладно Леночка, но ведь и Люсю придется увидеть. Это меня совсем не радовало. К Леночке я хоть как-то, но привык, а вот Люся… Не хотел я идти в эту больницу, а теперь особенно. Ненависть моя к Владу стала уже не такой острой, особенно после встречи с Морозовым. Но сейчас… эта Люся. Достаточно было вспомнить… Я шел и смотрел куда угодно, лишь бы не на Влада. И хорошо, что он сейчас молчал. Тут же в моей голове завертелось: нож, я трогаю его в своем кармане, мы заходим в пустынный переулок, я оглядываюсь, захожу чуть вперед, останавливаюсь, говорю: «Ну что, Влад, вот и все», — выхватываю нож и в живот ему, а сам в глаза его смотрю, а в них страх и мольба о жизни. А все! Конец! — лезвие уже глубоко в его поганых кишках, и я веду лезвие выше, к сердцу, и все это время, не отрываясь, смотрю в его трусливые глаза… Я закурил. Уничтожив его, насладившись его смертью, я немного успокоился. Нет. Не будет в его глазах страха, не будет трусости. Я и ножом не успею его ударить; он блокирует удар левой рукой и правой — мне в челюсть… и, сам уже с ножом в руке, будет стоять надо мной и говорить: «Ну что, Макс, вот и все». И страх и трусость будут в моих глазах… Сволочь. Ненавижу, сдохни…