Денис Коваленко - Хавчик фореве...

— Хавчик фореве, — повторил я.

Стало легче. Уже уверенно я зашагал к метро. Нужен был праздник, причем — фореве. Хотелось безумства, дерзких, бездарных стихов, шума, много шума! Через силу я накачивал себя пивом. Нужна зарядка, нужно, чтобы на все было наплевать… Кончилось тем, что мне и вправду стало на все наплевать. После третьей бутылки сделалось муторно и тоскливо. Я проехал станцию «Тверская», не вышел и на «Театральной». А праздник? На их празднике жизни я чужой… Меня потянуло на вокзал. Вот место, где нет радости. Где люди чего-то ждут, где лица озадаченны и тревожны или равнодушны, равнодушны в своем смирении ожидания. Суета, тревога, томление — вот куда сейчас меня тянуло: на вокзал. А в центре что? там люди отдыхают, там под их умиротворенными взглядами я буду, как выродок, как презренный бомж. Нет, бомжу место на вокзале.

Уже с полчаса я стоял на перроне Павелецкого вокзала. Смотрел на людей — бессмысленно смотрел; пил пиво — пил без удовольствия, через силу. Не возбуждало оно, я все больше слабел, ноги уже плохо держали. Я даже подумывал усесться прямо на пол, как настоящий бомж; но лишь злобно усмехнулся этим мыслям. Сколько бы я так простоял… впрочем, мне это надоело, и я направился к выходу в город, как вдруг меня заинтересовала одна ситуация: в урне копался дряхлый бомж в облезлой искусственной шубе, он доставал из урны пустые бутылки, складывал их в пакет… Вдруг — девушка, одета просто, в салатового цвета болоньевой курточке, в обтягивающих джинсах. Она была миловидна и вполне нормальна — не алкоголичка, не бомжиха, чистенькая девушка лет тридцати. Девушка подлетела к бомжу и заговорила с ним, быстро, радостно, трепала его за плечи, обняла его… в щеку поцеловала! Схватила за руку и повела к киоску; себе купила джин-тоника, бомжу пива. Бомж растерянно улыбался, что-то отвечал, а девушка все суетилась возле него… Я оглянулся. Да, почти все, кто был рядом, так же, как и я, заинтересованно наблюдали. Признаюсь, я такое впервые видел. Я сделал шаг и в упор уставился на девушку; к ней не подходил, но смотрел так, чтобы она заметила меня.

— Вы ко мне? — спросила она громко, ответив мне таким же пристальным взглядом, и вдруг, кокетливо наклонив голову, улыбнулась.

— Да, — произнес я чуть слышно. Я смотрел только на нее — боялся оглянуться: теперь и на меня, наверное, все смотрят. Черт возьми, а ведь глупейшая ситуация; и ее такой прямой и, главное, громкий вопрос.

— Что будем пить? Ведь ты хочешь выпить со мной, я угадала? — спросила она, взяв меня за руку, как недавно бомжа.

— «Девятку», — не растерялся я.

— О! мы любим что покрепче! — Она повела меня к киоску, купила пива. — Ну, рассказывай.

Она улыбалась, но как-то отчаянно, точно через силу. Она была не в себе, это было видно. Она очень хотела радоваться и хотела, чтобы радовались все. Я не знал, что ей сказать; теперь я растерялся.

— А откуда у нас вот это? — Обгрызанным пальчиком она указала на мои синяки.

— За женщину пострадал, — почему-то зло ответил я.

— Ах ты мой рыцарь! — Это так ласково прозвучало… и вдруг по-деловому: — Ну, рублей пятьсот мы сейчас можем пропить. — И бомжу: — Вот деньги, — она протянула ему пятисотенную бумажку, — купи себе чего хочешь. Джин-тоник очень вкусный; а вот молодому человеку…

Мне неизвестно почему стало совестно: за то, что подошел к ней, за ее жеманство, такое детское, такое беззащитное жеманство. В каждом ее движении, в каждом оттенке голоса звучало жуткое одиночество, даже страх — остаться хоть на миг одной. Казалось, она и не замечает, кто с ней, что за человек. Она опекала нас, как бездомных собачек. Собачка хочет пить, надо напоить ее, она же бездомная…

— А что будет молодой человек? «Девятку», правильно? — Я не проронил ни слова. — А ему «девятку». — Она и не спрашивала, как меня зовут. И какая разница. Я для нее Шарик, Бобик, Трезор, она же просто заботится… я уже такой белиберды накрутил в своей пьяной голове…

— Меня Максим зовут, — сказал я, когда мы отошли к лотку, где торговали книгами.

— Как это романтично — Максим. А я Людмила, что значит — людям милая. А Максим что значит? — Она как-то застенчиво повела плечиками. Вот ведь дура.

— Не знаю. — И я застенчиво повел плечиками.

— Знаешь, у меня сегодня такое настроение… — Она посмотрела на меня странно. Вдруг лицо ее резко изменилось. Сморщилось. — А что тебе от меня надо? Денег? Я дам тебе денег. Сколько тебе?

Я растерялся. В этот момент вернулся бомж с пивом и джин-тоником. Я заметил, что сдачу он затер, бомж заметил, что я это заметил, и косо посмотрел на меня, посмотрел зло, как псина, готовая защищать брошенную ей кость.

Продавец книг, молодой парень, щупленький, в спортивном костюме, уже не от скуки, пристально вглядывался в Людмилу. И Людмила заметила его.

— Привет. — Она сделала ему ручкой. — А у вас Донцова есть? Я Донцову очень люблю, она так интересно пишет…

— Конечно, — охотно ответил продавец. — Вот, пожалуйста. — Он протянул ей книгу.

— Хотите, я вас пивом угощу? — Людмила заигрывала с ним; впрочем, она заигрывала и со мной и даже с бомжом. Продавец отказывался, но не особенно.

Бомж снова сходил за пивом и снова затер сдачу. А Людмила и не замечала; забыв обо мне, она увлеченно кокетничала с продавцом. И такая ревность мной овладела… Тем более что продавец подозвал своего знакомого, попросил его присмотреть за товаром, сам же, заискивающе подхихикивая, держал Людмилу за руку и уговаривал поиграть на игровых автоматах.

— Конечно, — кивала Людмила, — идем. — И, вдруг вспомнив обо мне, взяла меня за руку. — Идем. — И бомжу кивнула: идем.

— Ну, я с вами… нет… я это… — скромно потупившись, отказался бомж.

— Как хочешь. На вот тебе, — Людмила вручила ему сторублевку, — выпей за меня.

— Это пожалуйста. — Бомж поклонился ей. Втроем мы пошли в зал ожидания, где размещались игровые автоматы.

— Он же сейчас тебя на деньги раскрутит. Он этого добивается…

— Ну и что? — перебила она меня. — Ты ведь тоже меня раскрутить хочешь. — Говорила она это кокетливо и даже подмигнула мне. Силой я потащил ее вон из вокзала. С другой стороны ее тянул за руку продавец.

— Иди отсюда, я тебе сказал, — рявкнул я ему. — Иди, я сказал. Что, не понял? — Я замахнулся. Не знаю, что нашло на меня, но я ударил бы его, если бы он не отпустил ее руку. Он отпустил и, что-то зло прошептав в мою сторону, отстал. Я быстро вел Людмилу подальше от вокзала.

— Ты чего себе позволяешь? — Она сопротивлялась, даже ударила меня кулаком в плечо. Вдруг обхватила меня за шею и поцеловала в губы. — Я люблю тебя. Ты такой сильный. Такой настойчивый. Я тебя хочу. Идем, куда ты хочешь. Вон — пошли в кафе. — И она потащила меня к дверям кафе.