Денис Коваленко - Радуга в аду

— А голубые меня тем более не трогают, — резко ответил рыжий и зыркнул на Малька.

— А я знаю, за что евреев не любят, — неторопливо, внимательно разглядывая фигуры на доске, вдруг произнес Аферист.

— За что?

— За то, что они — евреи, — Аферист ответил и, глянув на Игорька, произнес: Тебе шах, — поднялся, потянулся, — я серьезно, — продолжал он, — ты вдумайся, — говорил он парню, который рассказывал, как культурно отдыхал в кабаке, — русских мы не любим не вообще , а по отдельности — кто чего накосячит. А евреев — просто так не любим. Он может хоть… да каким угодно бэтмэном быть, но, раз еврей — это как приговор.

— Ну, и в чем тут прикол?

— Да ни в чем. Просто, — Аферист закурил, — это как вот… крыса. Не любят их и все. Уже изначально, за одно слово, за то, что крыса . Хотя, лично тебе эта крыса ничего плохого и не сделала, но ты ее не любишь. И вообще — слово крыса, если ты не в курсе, слово ругательное. А вот слово русский — не ругательное. Можно сказать: русская свинья — это ругательство, можно — русская сволочь, или… еще там какие-нибудь варианты на тему. А вот просто русский — это не ругательство. И, кстати, слово армянин, или грузин, азербайджанец — тоже все слова не ругательные; чурбан — ругательное, черножопый — да. А вот чеченец — нет. А еврей, жид — по-любому, ругательное, и прибавлять ничего не надо. Сказал просто — жид, и все. Как крыса. И прибавить нечего.

— Ну, и почему их все-таки не любят — этих евреев? — упрямо повторил парень, который рассказывал, как он культурно отдыхал в кабаке.

— А ты объясни для себя, — не выдержал, и вставил Игорек, — почему крыс не любят, и почему слово крыса — это самое заподляное слово, заподлянее даже, чем козел. Вот реши — почему? И про евреев поймешь. Аферист, давай, ходи! — разнервничался Игорек. Он опят проигрывал. И все эти разговоры его задолбали.

— Аферист, — глянул на него рыжий, — а, может, ты сам — еврей?

— У меня фамилия Хлястич. Вот и думай после этого, — ответил Аферист.

— Хохол он, — сказал Игорек, все держа в руках короля, и не зная, куда поставить его. — Морда он бэндэровская.

— Кстати, — ответил Аферист, — и хохол слово не ругательное, а, скорее, ироничное. А украинец и вовсе нормальное слово. Так что, с национальностью у меня все нормально.

— Аферист, вот ты кто! Вот твоя национальность, — сдался Игорек. — Давай еще партию. А вы не мешайте! — раздраженно крикнул он развеселившимся пацанам.

— И еще один аргумент, — вспомнил Аферист, — вот мы сидим и про этот национальный вопрос разговариваем. А сидел бы сейчас с нами какой-нибудь Рабинович, и волей-неволей, если бы мы имели к этому человеку уважение, мы бы старались не напоминать ему, что он еврей. Про русских или хохлов и речи нет — хохол, он и в Израиле хохол, (всеобщее гыканье и хихиканье). Но вот сидел бы еврей, и мы были бы аккуратнее, чтобы как бы чего такого не сболтнуть — не намекнуть невольно на его жидовское происхождение. Словом, берегли бы его жидовские чувства, как берегут ущербных. Как если бы с нами какой-нибудь без ноги сидел или еще какой-нибудь инвалид. Мы бы аккуратнее были, чтобы не дай бог не ляпнуть, что он бедненький сидит в компании нормальных. Мысль ясна?

— Ясна. Садись, — готовый к бою, сам расставивший все фигуры, сказал ему Игорек.

Аферист сел, сделал ход.

— Так что, евреи, — продолжил он, — это еще и что-то такое убогое и ущербное. Оттого они и орут постоянно, что их все обижают. Точно инвалиды. Те тоже все о своих правах заявляют. Пенсионеры, матери-одиночки, жертвы репрессий и до кучи — евреи. Только в отличие от пенсионеров и этих несчастных гастарбайтеров из Молдавии, у этих евреев с деньгами все в порядке, — Аферист неожиданно разозлился. — Если честно, мне этих чурбанов, всех этих узбеков жалко, у них семеро по лавкам, им действительно, детей кормить нечем, они тут как скоты на этих стройках за три копейки — и все молчат, все и этому рады — бьют их, убивают, а они молчат, и работают. А евреи… Все, бляди, в консерваториях сидят, да в офисах, а все тоже убогими прикидываются. И это все опасный народец. Эти, чуть что, сразу — распни его , кричат. Ты даже ничего ему не сделал, даже ничего не сказал, только подумал — а он уже — распни его ! Короче, суки они все — и евреи, и… все иже с ними, — неожиданно зло закончил он.

— А чего ты-то на них такой злой?

— Да за Россию обидно, — серьезно сказал Хлястич, — за всех нас обидно. Вообще — за всех, за нормальных. Помнишь, как в сказке «Как один мужик двух убогих генералов накормил», — вот за этого мужика русского и обидно. Я на днях Библию открыл, — тем же тоном продолжал Аферист, — занимательная книга, скажу вам, очень даже занимательная, — повторил. — Вот где антисемитизм, махровый, я вам скажу, антисемитизм, без всех этих антимоний. И увлекся я этой книгой, увлекся не по-детски.

— Начало впечатляет, — усмехнулся Игорек.

— Еще как, — закивал Аферист. — Начну с того, что все эти евреи, по-настоящему, несчастный народец.

— Да ну! — кто-то хмыкнул.

— Я серьезно, — Аферист поднялся, отошел в угол теплушки, где висела груша. — Жили себе и жили, — продолжал он, засунув руки в карманы плаща и все разглядывая эту самодельную, всю в заплатках, кожаную грушу. — Спокойно скот пасли, и тут н а тебе — является Авраму Господь и заявляет: «Иди в землю Ханаанскую, где молоко и мед, и Я преумножу твое потомство; короче, попал ты, Аврам, теперь ты — Авраам, от тебя пойдет племя народа, Мною избранного, и будете вы жить, ничего не делая, только жестко следуйте моим заповедям». Авраам, делать нечего, повелся, и тут-то все и началось. — Он встал в стойку и легонько ткнул кулаком грушу.

— Ну ты, прям, Эдвард Радзинский!

— Нет, Шура Каретный! — Библия по понятиям, — веселились парни.

— А так и есть, — Аферист, уже с силой вложил кулаком в грушу; вернулся. — Всё по понятиям, без вариантов, — он взял белого слона, и вплотную поставил к, не ожидавшему такого поворота, Игорькову королю. — Тебе его, край, брать, — заметил он. — А возьмешь, через два хода мат… Сначала, Авраам водил за собою свою девяностолетнюю жену Саару, выдавая ее за сестру, все, кому не лень, имели ее; после открывалось, что она вовсе и не сестра, а жена. Их, тех, кто прелюбодействовал, естественно, Бог наказывал, они, само собой, к Аврааму: Чего же ты, подлец, подставляешь нас. Он: Парни, я не при делах, сам боялся… Короче, разводил их, лохов необрезанных, на скот и на землю, те, во искупление греха прелюбодеяния, все ему и отдавали.

— А Авраам этот, реальный парень! — веселились парни.

— Точно, ты — еврей, — Игорек, махнув в раздражении, положил короля на доску.

— Это еще что — это только начало, — Аферист увлеченно вновь расставил фигуры. — Содом и Гоморру опустим; всех детей, которые от Авраама наплодились — туда же, народец всё они были жестоковыйный.