Денис Коваленко - Татуированные макароны

— С трудом.

— Чего здесь понимать-то…

— Макс, дай я…

— Да чего ты… Короче, Ромик, такие дела…

— Ром, — вклинился Абрамчик, — Матрена ничего не в курсе, так, погоняла нас. Но мы все на Ваню, типа, у него спросите, он все подтвердит, что не было ничего. И поэтому Ваню подговорить нужно… — Слышь, пацаны! — осенило Абрамчика. — А если ведь Ваня в отказ пойдет, тогда получается, что Никаныч в говне, — получается, он все наврал. С Ваней он не виделся, а слухи только слышал. Получается, он слухами Матрену накормил… И если Ваня в отказ… Пацаны, идея!

— Ага, — развеселился Муся. — Не успею, опять опаздываю, скажем, прости милый … И тут появляется Ваня, весь в белом, и с лентой через всю грудь, а на ленте большими нарядными буковками: ИДЕЯ… Молодец, Дима, мозги у тебя есть, — хлопнул Муся довольного собой Абрамчика.

— Ну что, тогда к Ване.

То, что выход из ситуации был найден, подростки не сомневались. Правда, им пришлось согласиться, что долг Ване придется простить, про Никаныча забыть и… расписку придется Ване отдать.

— Хватит, повеселились, — резюмировал Абрамчик.

На том и порешили. Но от вечеринки и от попойки с девчонками никто отказываться не собирался — здесь Абрамчик и не спорил. Так что, к Ване все трое шли в самом, что ни на есть, приподнятом настроении.

А у Марины Ивановны, если выражаться языком подростков, веселье только начиналось. За бумагами, за телефонными разговорами она забыла и про Юдина, и про то, что он не зашел к ней на перемене… Не напомнил ей про это и Никаныч. Зато Миша, которого дети окрестили Гоблином, подлил, что называется, масла в огонь.

Марина Ивановна вышла из школы и торопливо шагала через школьный стадион, когда ее окликнул Миша.

— Марина Ивановна, — быстро подбежал он к ней, — Марина Ивановна, разговор у меня к вам.

— Ну, говори, Миша, только недолго, у меня дела.

— Разговор-то, Марина Ивановна, недолгий, но очень неприятный.

— Что еще стряслось, — поморщилась Марина Ивановна.

Оглянувшись, как истинный заговорщик, и значительно посмотрев на Марину Ивановну, Миша произнес:

— Хочу вам сказать, Марина Ивановна, что у нас в школе завелась проституция.

Миша сделал паузу. Он ждал реакции на свои слова. Реакция последовала мгновенно: ощерившись, Марина Ивановна больно ткнула в Мишу пальцем:

— Ты че несешь? Вы что, повзбесились тут все? Сначала, Коля. Теперь ты.

Услышав про Колю, Миша повеселел:

— А то и несу. Дело такое: сейчас у меня 9 «Б», и много интересного я от пацанов услышал…

— Миша, давай без этих своих штучек-дрючек, говори по делу.

— Так я и по делу. Слухи такие ходят, что Ваня наш, Мамкин, из 9 «А», собой торгует, понимаете в каком смысле…

— Ты че несешь? — вновь ее палец больно ткнул в Мишину грудь. — Вы тут что, все посдурели?.. Говори дальше.

— Пацаны из 9 «Б» нашептали мне…

— Кто нашептал?

Слегка потерявшись от такого напора, Миша продолжил:

— Это ладно… я главное хочу сказать. Мамкин проиграл себя в карты, и они его того… ну, понимаете. А самое главное, Мамкин давно этим занимается. Он этим деньги зарабатывает, и это еще не все…

Лицо Марины Ивановны позеленело, не дав Мише договорить, она крепко схватила его за плечо и процедила в самое его ухо:

— Миша, сейчас я уезжаю на совещание, когда вернусь, не знаю, но знай — завтра, до первого урока, ты приводишь ко мне своих шептунов и, если не приведешь, я тебя… к едрене-матрене… — Марина Ивановна не договорила, глаза ее бешено взглянули на Мишу, и, не в силах больше что-либо сказать, плотно сжав зубы, она еще раз ткнула в Мишу пальцем и, развернувшись, быстро зашагала в сторону автобусной остановки.

— Пацаны, давайте к интернату заглянем, — предложил Макс.

— Да я чего-то не знаю, — замялся Абрамчик, — ну, в общем, давайте, только крюк придется делать. Мы же, все-таки, к Ване идем.

— Ладно, Дима, не менжуй, пошли, — обнял его Макс, и подростки свернули к интернату.

У интернатовцев была перемена, и весь двор, впрочем, как и любой двор обычной школы во время перемены, был шумно заполнен выскочившими на улицу детьми. Малыши бегали как угорелые, визжали; старшеклассники кучками сидели по лавочкам, говорили живо, некоторые, втихаря, покуривали. Дойдя до угла интерната, подростки остановились.

— Ну, чего остановились? — оглянулся на них Макс, — пошли.

— А ну, гад, стой! — из-за угла выскочило двое малышей; первый, прижав к груди мяч, удачно сманеврировав, тут же нырнул в толпу таких же малышей, второй, не разглядев, тараном врезался в остолбеневшего Абрамчика.

— Извините, — пискнув, малыш нырнул вслед за первым.

— Во, гад, напугал…

— Ну чего, пойдем, — усмехнувшись и хлопнув по плечу взволнованного Абрамчика, Макс завернул за угол. Следом Муся. Затем отдышавшийся Абрамчик.

— Вроде только вчера все случилось, а венок уже висит, — произнес чуть слышно Абрамчик.

На стене, выкрашенной грязно-желтой краской, на небольшом выступе, в метре от земли покоился венок из искусственной елки, обвитый красной лентой и увенчанный двумя бордовыми гвоздиками, аккуратно вплетенными в венок. Рядышком, у венка, приютились две красные гвоздички; а на асфальте, где еще вчера лежал, прислонившись к стене, убитый подросток, покоились четыре большие красные гвоздики и рядом, в стеклянной банке, поникшие, четыре темно-красных тюльпана.

— Целая оранжерея, — выскочило, даже как-то грубо, у Муси.

— Ром, зачем ты так? — негромко проронил Абрамчик. — Все-таки, они же люди были. — И, к большому удивлению Макса и Муси, Абрамчик перекрестился и прошептал: — Царствия вам небесного.

— Абрамчик, да ты, никак, у нас верующий? — с откровенной издевкой произнес Муся. — Не знал, не знал…

— Ром, вообще-то, ты все это зря, — помолчав, Абрамчик добавил: — Ладно, пацаны, давайте присядем, что ли. Все-таки, мы их последними видели.

Отойдя к невысокому заборчику, ограждавшему интернатовский сад, Абрамчик, а затем и остальные, сели на него.

— Они в рай попадут, — заверил Абрамчик, — кто насильственной смертью умирает, тот в рай попадает.

— Ты, Абрамчик, наверное, тоже в рай хочешь?

— Ром, перестань стебаться.

— Я не стебаюсь, я спрашиваю.

— А ты что, не хочешь?

— Я и не знаю, что это такое…

— Я, в общем-то, тоже, не совсем верующий, — вставил зачем-то Макс. — Но… — не найдя нужного слова, закончил: — Кто его знает, что там после смерти… Может, там правда ничего нет.

— Там есть рай, и там есть ад, — сентенциозно изрек Абрамчик, рука его вновь поднялась для креста, но, то ли постеснявшись, то ли передумав, он, так и не перекрестившись, опустил руку.

— Если и действительно, есть то, о чем ты говоришь, то я хочу в ад, — улыбнулся Муся, и как-то странно посмотрел на Абрамчика.