Денис Коваленко - Татуированные макароны

— Я не говорил — по образу и подобию! — процедил сквозь зубы Абрамчик.

— Вот от кого женщины произошли действительно загадка, — не слушая его, продолжал Муся.

— Муся, ты ближе к делу, — Максу не терпелось услышать главное, все эти разговоры, кто от кого там произошел, были ему не интересны.

— Ладно, ближе к телу, как говорил Мопассан, — раздавив в пепельнице сигарету, Муся продолжил: — Словом, говорим мы с ней о всякой ерунде, больше она говорила, а я с дельным видом ее слушал. И таким я ей показался загадочным, таким странным. И давай она мне рассказывать, какой я странный и какой я загадочный. И до того уже завелась, что спросила, а есть ли у меня девушка, а у самой глазки блестят, я этот блеск сразу вижу.

— Глазастый какой, — чуть слышно буркнул Абрамчик.

Реплика его осталась незамеченной. Муся, как специально, рассказывал не без хвастовства, и это-то хвастовство больше всего и бесило Абрамчика.

— Чувствую я, — продолжал Муся, — что неспроста все эти разговоры про «загадочность», «странность»; и предлагаю я ей, так загадочно , с налетом романтизма — пойдем на крышу слазаем и оттуда на город с высоты птичьего полета посмотрим.

— И что, согласилась?! — вырвалось возбужденно у Макса.

— Легко… В лифте ехали молча и в глаза друг другу смотрели. Пока ехали в лифте, я ни разу к ней не прикоснулся, только в глаза ей смотрел. Словом, поднялись мы на последний этаж; потом по железной лестнице на площадку, где уже выход на крышу, там такой закуточек сексуальный. Как только мы поднялись, я ее сразу без слов обнял и поцеловал. Такая у нее грудь, такая у нее фигурка.

— Ну — и…

— Ну, а потом все, как и положено: платье приподнял, колготки спустил, и все дела.

— И чего, кончил в нее? — на выдохе, с дрожью в голосе, выкрикнул Макс.

— Зачем же; после она сделала то, что любит, не меньше, чем Лорку.

— Су-пер! — выдохнул Макс, чуть ли не в экстазе.

Закурив, Муся резюмировал:

— А ты говоришь, цветы, конфеты… Загадочность им нужна, а с ней хоть на крыше, хоть в подвале…

— Блин! Все. Звони проституткам, — Макс протянул Мусе трубку телефона.

Абрамчик все время, пока Муся рассказывал, тихо напивался. Как он ненавидел сейчас «этих двух людишек», как бы он хотел, чтобы они исчезли, умерли, превратились в ничто. Но даже на самое простое, попросить их вон из своей квартиры, даже на это, он не был сейчас способен. Он убеждал себя, что это не от трусости, что лишь из вежливости и из благородства он не делает этого… Задыхаясь от желания выкинуть их вон, Абрамчик встал и, по просьбе Муси, поплелся в свою комнату за газетой объявлений. Вернувшись, он молча положил газету на стол. Набрав номер, Муся вежливо произнес:

— Алло. Досуг? И почем у вас сегодня любовь? Всего 400 рублей час, как мило. Ну, что вы, я сказал мило, а не мало… Нам на час трех девушек. Через 20–30 минут? Хорошо, ждем… Мой телефон? Сейчас, — продиктовав телефон квартиры Абрамчика, Муся повесил трубку.

Сразу же раздался звонок.

— Да, да, именно мы и вызывали… Ага, ждем.

— Ну, что, Макс, через 20–30 минут можешь начинать новую жизнь.

— Пацаны, волнуюсь я, — голос Макса дрожал. Налив себе виски, он залпом выпил полстакана. — Совсем виски не чувствую, словно сок какой-то. Пацаны, такое впечатление, что я трезвею. — Волнение Макса дошло до того, что все его тело трясло в легкой лихорадке.

Странно, но как только вызов был сделан, в комнате воцарилась тревожная тишина. Разговоры замолкли сами собой. Да и о чем можно было говорить, когда вот-вот приедут они . Даже Абрамчик забыл про свою обиду. Он глядел на Мусю, и ему казалось, что он больше грустит, чем волнуется. В отличие от Макса и Абрамчика, после вызова Мусей овладело не волнение ожидания, а самая настоящая тоска; даже мелькнуло в голове: «Зачем все это?» Отогнав эти мысли, он решил для себя: «Какая разница, все равно пьяный», — но от этого стало еще тоскливее.

Через пять минут молчания Макс не выдержал:

— Ромик, слушай, а вдруг не приедут, вдруг кинут. Позвони еще.

— Только пять минут прошло. Сказали же через 20–30 минут.

— А-а, — понимающе протянул Макс и замолчал.

— Я помню, тоже, когда первый раз вызывал проституток, волновался, — вдруг успокоил Макса Абрамчик.

Он уже, казалось, забыл о ситуации с Мусей. Мгновенно загораясь, Абрамчик так же мгновенно и остывал. Разговор о женщине взвинтил его, но женщины его и успокоили. До конца свои обиды Абрамчик не забывал никогда, просто как-то само собой он умел с них переключаться.

— Поверь, Макс, — уже развязано нравоучал Абрамчик, — ничего особенного в этом нет…

— Ага, нет… а вдруг там какая у них зараза, СПИД или сифилис.

— Не волнуйся, все через презерватив. Даже минет, — знающе заверил его Абрамчик. — Единственное, что гадко, что им это все до фени. У них даже клитор у некоторых сухой… работа такая… Встречаются, конечно, достойные — такие сосочки, такие конфеточки! А, в основном, крокодилы прыщавые… Раз на раз не приходится…

Чем ближе подходило время, тем сильнее возрастало максово волнение. Муся и Абрамчик, напротив: Муся молча курил, полностью ушедший в свои мысли, Абрамчик же, поглощенный воспоминаниями, рассказывал о своих сексуальных опытах с проститутками, то медленно и со вкусом, то теряя и глотая слова.

— Вот ты, Дима, говоришь, что у тебя ни разу по любви не было, а думаешь, у меня было? — с расстановкой, взвешивая каждое слово, заговорил Муся. — У меня еще хуже было. Я же тоже мечтал влюбиться в какую-нибудь девчонку, чтобы все у нас было впервые, чисто и возвышенно, как у Ромео и Джульеты. А получилось еще грязнее, чем у тебя.

Макс и Абрамчик в момент напряглись, не часто они слышали от Муси такие откровения и таким мертвым голосом. Обычно свои истории Муся рассказывал весело, хвастливо, отчего истории его больше походили на байки. Сейчас же они ждали от Муси нечто доселе не слышанное…

— Книжки иной раз читаешь и удивляешься — во, понаписали, во, понапридумывали; а по большому счету, жизнь гораздо противнее и гнуснее, и ни в одной книге не опишешь такого, что может случиться в жизни… Меня отымела моя тетка двоюродная, по матери; два года назад. Весело, да? — Но Макс и Абрамчик даже не улыбнулись; только рты поразевали от такого начала. — Причем случилось все до банального просто, даже на кино чем-то походило. Я, как всегда, зашел к ним в гости, поболтать с братом троюродным, ее сыном. Он меня года на два старше, мы тогда с ним часто общались, после этого, кстати, ни разу не виделись. Дома оказалась одна тетка. Дядька, муж ее, еще с работы не вернулся, а Андрей, сын ее, где-то гулял. Я сразу же хотел и распрощаться. Но она говорит, ну, что ты, Рома, заходи, подожди, может, сейчас придет, а я тебя пока чаем угощу… Угостила… — Муся замолчал, закурил сигарету. Не то, чтобы ему тяжело все это было рассказывать… так, разморило его; продолжал он дальше безвкусно, по принципу: раз начал, значит договори. — И получилось все как-то по-идиотски. Я напросился помочь ей колбасы и сыра для бутербродов нарезать. И надо было мне палец поранить (порезал я его совсем чуть-чуть). Тетка сразу охать, ахать, по головке меня гладить, на палец дуть, кровь кинулась высасывать, потом волосы, лицо мне целовать — успокаивала так. И вдруг, совсем вдруг, руку свою мне в штаны… потом еще извинялась, говорила, чтобы я «маме ничего не говорил»… и денег мне даже в карман сунула, как сейчас помню, десять рублей… Вот скажи мне, Макс, вот как я после этого должен к женщинам относится?.. Просто, какая-то «Крейцерова соната»…