Денис Коваленко - Татуированные макароны

— Заткнись, сука! — с размаху Муся ударил ее кулаком в лицо.

— А-ха-ха! А-ха-ха-ха-ха!!! — в ответ знакомый дикий смех. — Ты убил его! Ты видишь меня его глазами! Ха-ха! — злым детским смехом взорвалась женщина. Смех ее будто колотил Мусю, он уже не в силах был терпеть его; это уже был не смех…

Муся открыл глаза и, вскочив, хлопнул рукой по разрывающемуся будильнику. «Котенок!» — мелькнула тревожная мысль. Обернувшись, Муся увидел маленький черненький пушистый клубочек. Котенок тихо, поджав лапки, уткнулся мордочкой в простыню.

— Вот сны, собаки, — облегченно выдохнул Муся и погладил котенка. Котенок не шелохнулся. Нежно взяв его на руки, Муся приблизил котенка к лицу и увидел широко раскрытый ротик и стеклянные безжизненные глазки. Котенок был мертв. — Не может быть! — Муся стал трясти его, гладить, целовать. — Не может быть! — Шептал он в ужасе. — Этого не может быть!.. Я что, получается, задавил его… задушил… Этого не может быть…

Хлопнула входная дверь — отец ушел на работу. Мусин будильник показывал семь часов одну минуту утра.

«Почему все так… сон в руку. Ну, хорошо…» — с этой оборвавшейся мыслью Муся поднялся с кровати, переложил мертвого котенка на подоконник, заправил постель. Взгляд его остановился на белокуром хирурге, внимательно, словно впервые, вглядевшись в картину, Муся странно улыбнулся и вышел в ванную. На кухне громко играло радио, и слышно было, как мама возилась возле плиты. Зайдя в ванную, Муся первым делом вплотную подошел к зеркалу и внимательно посмотрел в него: лицо свое он нашел слишком сосредоточенным; попробовал улыбнуться, улыбка вышла кривой и до отвращения приторной.

— Ну что, Муся, — произнес он с нескрываемой издевкой, — день начался, как и должен начаться Судный день: с твоей смерти — со смерти твоего «я».

«Плюшевый, я плюшевый, я плюшевый, о-о-о», — сладенько разливалось из кухни радио.

Чтобы заглушить его, Муся перевел кран в ванну и открыл воду.

— Я плюшевый, о-о-о, — повторил он безразлично, взял мыло и сунул руки под воду.

От резкой боли он выронил мыло, одернул руки и, близко поднеся их к лицу, пристально осмотрел. Все, как и должно быть: пальцы правой руки и ладонь были изодраны; за ночь царапины слегка подсохли, но не настолько, чтобы защитить от боли. Муся размышлял недолго, нагнувшись, он поднял из ванны мыло и вновь сунул руки под сильный напор теплой воды. Оттого, что он заставил себя, боль меньше не стала; но, заставив себя, переборов, победив эту боль, Муся даже получал теперь наслаждение, наслаждение от победы над ней. Руки и лицо мылись так тщательно, что кое-где из ранок выступила кровь. Не желая пачкать полотенце, он обтерся туалетной бумагой; после, достав из шкафчика, висевшего над раковиной, бактерицидный пластырь, бинт и зеленку, он обработал раны, забинтовал их, заклеил и в таком виде появился на кухне.

— Доброе утро, мама, — поздоровался он.

— Доброе, доброе, — ответила мать, не глядя, ставя на стол чай и бутерброды.

Конечно, по большому счету, как и все женщины, она была добрая, и в той или иной степени, как в каждой женщине, в ней присутствовали все известные добродетели, но то ли она их скрывала, то ли, наоборот, считала, что она и так их слишком открыто выказывает, но, в любом случае, внешне все это выглядело как злоба, самодурство и ревность, особенно ревность. Сказать, что она не любила своего сына или мужа, было бы несправедливо, она их любила, но любовь эта была не жертвенная, а самая что ни на есть эгоистичная. Наорав, накричав, выплеснув всю свою злобу на сына или мужа, позже она ужасно раскаивалась, даже плакала от раскаяния; бывало, что и винила себя после во всем, но это только сначала, дальше раскаяние потихонечку исчезало и, не желая быть во всем одной виноватой, мать реабилитировала себя и, с легкостью, перекладывала всю вину, которую совсем недавно приписывала себе, на сына или мужа. Но, если бы хоть что-нибудь случилось с тем или другим, она просто бы этого не пережила: как раковая опухоль, которая мучит больного, но, доведя его до смерти, умирает вместе с ним и сама.

— Рома, что у тебя с руками? — повернув, наконец, свое лицо к сыну, воскликнула она в испуге. — Рома рассказывай все, где ты вчера был, — тон ее был одновременно и властным и просящим.

— Мама, ничего страшного, просто упал.

Если бы он сказал, что влез в драку, попал под поезд или на него рухнул небоскреб, это бы не так растревожило мать, как это обычное: «просто упал».

— Рома, говори правду, что вчера случилось? У тебя все руки изранены… Ты пил вчера?!

— Мама, все хорошо, — быстро выпив чай и совсем не притронувшись к бутербродам, Муся, поблагодарив мать, вышел из кухни. Нужно было как можно скорее уходить из дома.

— Я так и знала, я так и чувствовала, — заводилась мать, — ничего никогда матери не скажет…

Уже полностью собравшись, Муся выходил из квартиры (котенок бережно покоился за пазухой).

— Какие же вы, все-таки, есть… Весь в отца!

Закрылась дверь, и Муся оказался в подъезде. Первым делом он поднялся на пятый этаж и, положив мертвого котенка в угол, где нашел его вчера, больше не задерживаясь, вышел на улицу. Часы показывали 20 минут восьмого.

Выходя из подъезда, Муся чуть не столкнулся с Максом.

— О, а я к тебе, здорово, — поздоровавшись, подростки быстро зашагали по улице.

— Ну что, как и договорились — к Ване сейчас? — уточнил Макс.

— К Ване… Чего вчера ушел-то?

— Абрамчик достал меня, — отмахнулся раздраженно Макс, — думал, прибью его там же… Нажрался, гад, и пальцы гнул, точно не я перед ним, а Ваня Мамкин. Нашел, перед кем понты кидать.

— Да, — согласился Муся, — Абрамчик это умеет, его медом не корми, дай только покрасоваться; тем более перед проститутками.

— Это точно. И ладно было перед кем, а то ведь перед шлюхами, проститутками позорными… Ну, а ты как вчера выступил со своей-то… она вроде бы так, ничего.

— Все, Макс, у меня получилось… Хотя Абрамчик — сучка порядочная, помнишь, как он на меня кинулся.

— А то! — воскликнул Макс. — Кстати, я звонил ему сейчас, говорит, заболел, температура, врет, пожалуй, сволочь. Я же вчера ему треснул. К тому же, сегодня опять к Матрене… так что, такие дела.

— Это правда… — Муся замолчал.

Дальше шли молча, каждый думал о своем. Вскоре показался Ванин дом, поднялись на второй этаж, Муся позвонил в дверь.

— Здравствуйте, тетя Нина, Ваня еще не ушел? — спросил он у открывшей дверь женщины.

Видно было, что она была чем-то встревожена и плохо спала эту ночь. Лицо ее было бледным, и глаза, красные от бессонной ночи, смотрели на подростков устало и близоруко. Пропустив подростков внутрь, женщина, все так же тревожно всматриваясь в них, спросила: