Денис Коваленко - Татуированные макароны

— А откуда ты? — совсем участливо поинтересовался Муся. — Говори Ваня, не стесняйся. Я твой друг. Я твой самый лучший друг…

— Ты мне не друг, — произнес Ваня с расстановкой.

— А кто я тебе?

— Ты…ты… — запнувшись, Ваня вдруг выдал: — Я знаю, что ты обо мне думаешь, я знаю, что вы все обо мне думаете… Но я не «голубой»… Я, когда тогда побежал, я на него наткнулся, он меня обнимал… Но мне совсем даже это не понравилось, я сразу понял, кто он. И сегодня я это понял, и специально попросил его вина купить, чтобы он, когда ко мне приставать станет, чтобы я его тогда по голове бутылкой… чтобы убить, и чтобы вы не думали, что я «голубой». Я же обещал убить его. Я же проиграл… — вскочив, Ваня окинул Мусю безумным взглядом.

— Я не «голубой!»… — взгляд его коснулся Мусиных рук. — У тебя руки в крови, — в настоящем ужасе прошептал Ваня, — ты… так ты все-таки… — бочком он отошел от лавочки и опрометью влетел в свой подъезд.

— Не долго музыка играла, не долго Ваня танцевал, — произнес сбитый с толку Муся. — Ну, и как это понимать? — спросил он и тут же ответил: — А понимать это надо так, что наш Ваня или рехнулся, или его отымел Никаныч — одно из двух. Второе гораздо интереснее. Так мы и будем думать… И мое сердце остановилось, мое сердце за-мер-ла…

Поднявшись, Муся, почти уже засыпая, решил все умозаключения оставить на завтра и идти домой спать.

«Дрянной день, дрянной город, дрянная страна, — беззвучно шептал он, — как я вас всех ненавижу. Как бы я хотел вырваться отсюда… Страна идиотов, проституток, убийц и педерастов… Как я ненавижу эту страну, людей, которые живут здесь… быдло… как я ненавижу этих людей… Америка — вот та страна, где можно жить достойно… Я хочу в Америку. В этой дремучей России можно только умереть… как собака… Здесь могут жить только собаки… Страна собак, вшивых, облезлых сук…»

Муся еще долго бы так бормотал, прервало его размышления жалобное кошачье мяуканье. Муся как раз входил в свой подъезд.

— Опаньки, котенок! Это где же он? — Муся стал быстро подниматься по лестнице; проскочив свой этаж, он добрался до последнего, пятого, и там, в углу, возле окна увидел маленького черненького котенка. Котенок был до того мал, что удивительно, как он вообще добрался до пятого этажа (если он конечно, пришел с улицы). — Как же ты сюда забрался? — опустившись возле котенка на корточки, не без интереса произнес Муся. — А может, тебя выбросили? Вместо ответа котенок перестал мяукать и мигом нырнул под Мусю, и там, прижавшись к его ноге, заурчал. — Ах, вот ты даже как, — усмехнувшись, Муся поднялся, сказав котенку: — Ну, хочешь, если конечно хочешь, пойдем ко мне. — Больше не обращая на котенка внимания, стал спускаться на свой, третий этаж. Не обернувшись ни разу, Муся только слышал, как котенок, мягко падая на лапки, прыгал за ним, бесстрашно преодолевая одну ступеньку за другой. — Упорный! — Заметил это Муся, и так ему стало хорошо, так свободно, что, расчувствовавшись, он чуть не заплакал. — Бывает же такое, — произнес он уже возле своей двери и, наконец, обернувшись, взглянул на котенка; тот, урча уже, терся возле его ног. — Не думаю, что родители будут рады тебе… но если честно, мне на их мнение наплевать. — Открыв дверь, он ступил в квартиру, следом, торопливо перебирал лапками, котенок.

Дома не спали. В темноте отец и мать уже лежали на разобранном застеленном диване и молча смотрели телевизор. Раздевшись, Муся первым делом пошел в ванную, котенок, недолго думая, за ним. Умывшись и почистив зубы, Муся снял с себя свитер, спрятал в него котенка и, прижав его к груди, прошел на свою половину.

— Ну, и где ты шлялся эти два дня? — Спокойно спросил его отец.

Обернувшись, Муся ответил ему:

— Гулял, — и сразу же зашел к себе.

— Я с ним больше разговаривать не буду; ты отец, ты и разговаривай, — произнесла мать.

Видно было, что она с трудом сдерживала себя, чтобы не закричать и вновь не завестись.

— Роман, подойди сюда, — спокойно скомандовал отец.

Не отнимая от груди свитера со спрятанным в нем котенком, Муся вернулся на родительскую половину и сел в дальнее от дивана кресло.

— Мальчики, может хватит? — пролепетала из телевизора женщина в бигуди, с зубной щеткой в руке.

— Ну, рассказывай, — вновь скомандовал отец.

— Мальчики, уже поздно, — совсем жалобно попросила женщина из телевизора.

— Я ночевал у Димы Абрамова, мы в компьютер играли, — спокойно, даже скромно ответил Муся.

— Ну, и как прикажешь это понимать? — спросил отец строго.

— По-нашему, это — шок! — взревел телевизор и во весь экран показал здоровенный шоколадный батончик.

— Да сделай ты его потише, блин! — рявкнул отец и, не дождавшись, сам подошел к телевизору и полностью отключил звук. — Как это понимать? — повторил отец свой вопрос.

— Папа, уже поздно, — вторя рекламе, попросил Муся, — давай отложим до завтра. Уже полночь, мне завтра в школу.

— Я не понял, что это значит, — продолжал допытываться отец.

— Папа, я учусь хорошо, мне скоро будет шестнадцать лет, могу я хотя бы раз ночевать не дома?

— Ты, хотя бы раз, мог и предупредить, — заявил отец совсем строго и, пристально вглядываясь в Мусю, добавил: — пьяный, что ли?

— Конечно, пьяный. Ремня ему всыпать надо. — Не выдержав, влезла мать. — А то совсем распустился… Тоже мне, отец, — цацкаешься с ним, нянчишься, а он совсем уже обнаглел, ни во что мать с отцом не ставит. Мы волнуемся, нервничаем, — голос матери возвышался — а он… свинья пьяная, шляется с кем попало…

— Цыц, — рявкнул на нее отец.

— Чего это «цыц»? Ты как на меня при ребенке орешь? Это что еще за «цыц»?

— Рот закрой.

И, уже забыв про Мусю, не заметив, как он ушел на свою половину, мать с отцом стали бурно выяснять отношения.

Сейчас Муся даже был этому рад. По крайней мере, они забыли про него и оставили в покое. Чем все это обычно заканчивалось, он тоже знал. Поорав, повизжав, мать, наконец, добивалась своего, получала «заслуженное» «по морде», и все благополучно затихало до следующего раза. Но сколько Муся себя помнил, не было хотя бы одной спокойной недели, чтобы мать не нарывалась на скандал. То ли память у нее была короткая, то ли ей это доставляло радость, разобраться в этом было сложно, а по большому счету и невозможно.

Муся никогда не влезал в родительские скандалы и часто поражался, как они так могут жить уже 17 лет. В скандалах Муся не принимал ничью сторону. Но большие его симпатии все же отдавались отцу.

Мать он ненавидел давно и навсегда, отца просто жалел, но, опять же, молча. Муся не помнил, чтобы хоть один скандал завел отец. Конечно, он часто давал для этого повод; но по поводу поводов Муся давно пришел к выводу, что их мать может высосать даже… из пальца; он вообще все больше убеждался, что, если отнять у матери возможность скандалить, она просто потеряет смысл своей семейной жизни. Главных поводов для ругани у нее было три: