Денис Коваленко - Татуированные макароны

Мусе стало до того легко и… весело, что, широко улыбнувшись, он, минуя школу, направился прямиком к автобусной остановке, не переставая напевать:

— Мое сердце остановилось… отдышалось немного и сново пошло. И мое сердце… А пойду-ка я к Снежане, про кошечек с ней побеседую… Ха-ха-ха… отдышалось немного и снова пошло… Что теперь с Никанычем и Гоблином будет?.. A-а, какая теперь разница. Все, гамовер.

Давно Муся не чувствовал себя так легко и довольно.

Ясно по крайней мере до наглядности то, что наше юное поколение обречено само отыскивать себе идеалы и высший смысл жизни. Но это-то отъединение их, это-то оставление на собственные силы и ужасно.

По Шмитовскому проезду в сторону метро «Улица 1905 года», прочно засунув руки в карманы кожаной куртки, шел молодой человек, высокий плотный подросток, выглядевший гораздо старше своих шестнадцати лет. Черная его кожаная куртка-косоворотка была распахнута, и с черной толстовки, дико скалясь, смотрела беззубая крашеная морда, и над мордой лихим шрифтом было написано: «Король и Шут». Видно было, что подросток крайне взволнован. Широко шагая, он временами кивал головой в такт своим мыслям и, не в силах держать мысли в себе, негромко восклицал:

— Нужна идея, несомненно, нужна идея. Раиса права, — замолкая, он через какие-то минуты вновь восклицал: — Мы — она права — мы перевернем этот… — он в нетерпении качал головой, — именно мы и никто другой…

Дойдя до трамвайной остановки, дождавшись трамвая, он вошел в тесный салон и, пристроившись возле окна, ткнувшись лбом в холодное запотевшее стекло, бессмысленно уставился в плотный строй машин, в ожидании сигнала нервными рядами стоящих возле зебры пешеходного перехода. До метро трамвай, словно продираясь сквозь тину бесконечных автомобилей, полз, везя в себе молчаливую, угрюмую массу пассажиров. Доползя до метро и вытолкнув большую половину людей, дальше трамвай пошел уже налегке. Сев на свободное сидение, молодой человек вновь уткнулся в окно.

Возле Ваганьковского кладбища пробок никаких не было, но трамвай упорно продолжал стоять; пять минут народ терпел молча, после начали волноваться — что, да как, да почему.

— Джип мешает, — донеслось от первых дверей.

По салону прошелся ропот, но особой нервозности пока не было.

— Да что он, отъехать не может? — возмутился какой-то дед.

— Машина пустая, водителя нету, — ответил ему кто-то. Водитель трамвая, ничего не объявляя, открыл двери. Самые любопытные вылезли наружу. Перед молодым человеком сидела парочка старичков.

— Дед, глянь, чего там, — и бабулька легонько толкнула деда локотком.

Заняв свое место газетой, дед высунулся из дверей и, вернувшись, равнодушно сказал:

— Гады, вон платная стоянка; денег, наверное, жалко, на путях машину поставил.

— Дружкам приехал поклониться, — ответил ему соседний старичок.

— Теперь нескоро его дождешься.

Молодому человеку и любопытно было посмотреть что там и как, но лень было вставать. Прошло еще десять минут, сзади подъехало еще два трамвая, узнав, в чем дело, водители вновь прибывших трамваев, зло, плюясь, возвращались в свои вагоны.

— Милицию вызвать надо, — возмутилась какая-то дама.

Устав от сидения, молодой человек выбрался на воздух и подошел к джипу. Здоровенный «Форд» стоял параллельно рельсам; проезду он не мешал, но зеркало трамвай бы ему сшиб и краску б поцарапал. Водитель трамвая спокойно сидел на своем месте, курил. Кучка пассажиров толпилась вокруг «Форда», не зная, что делать. Если кто подходил близко, «Форд» угрожающе пищал.

— Сволочь! Что он пищит? — зло рявкнул дед с земляным лицом и приличной бородавкой на распухшем носу.

— Сигнализация, вот и пищит, — объяснила одна очень молодая особа. — А если по нему стукнуть, он и сильнее запищит, — добавила она и в доказательство легонько стукнула ножкой по переднему колесу. Джип разразился невыносимо противным улюлюканьем, но не надолго; затих. Любопытных собиралось все больше.

— Значит, если по нему стукнуть, он, значит, заголосит? — поинтересовался дед с бородавкой, и в глазах его недобро блеснуло. — Так значит? — и дед, размахнувшись, пнул по джипу. «Форд» вновь противно заулюлюкал и завыл на все голоса. — Так значит? — деду было уже лет за семьдесят, опирался он на костыль…

Вдруг с криком:

— Блядина новорусская! — он начал с силой лупить по капоту орущего на все голоса джипа. — Подлюга!.. — дед уже вмятину оставил на капоте; с ожесточением охаживал он костылем машину, каждый удар подкрепляя смачными ругательствами.

Толпа собралась уже приличная, кто хихикал, кто смеялся, кто покрикивал, дескать, так им всем и надо.

— Ты чего, дед! Сдурел? — от кладбища к джипу уже бежал огромный мужчина в черной кожаной куртке.

— А! Значит это твоя шараебина, а ну, убирай ее на хер отсюда! — Переходя на визг, орал дед.

Хозяин, раздвинув руки, остолбеневший, смотрел то на попорченную машину, то на деда.

— Ты чего, дед… зачем?

— А какого хера ее тут поставил, трамваю, людям, прохода не даешь, думаешь, управы на вас нет!

— Ну, не рассчитал я, дед; машину зачем портить, — хозяин был так растерян и ошарашен, что и не знал, что делать.

— Ну, ты, убирай ее, наконец, — зашумела толпа. — Людям ехать надо, полчаса тебя ждем!

Так и не успев прийти в себя, мужчина влез в машину и осторожно выехал на проезжую часть. Вновь загруженный трамвай тронулся своей дорогой.

Молодой человек вышел на своей остановке и неторопливо зашагал в Боткинский проезд. Обогнув длинный, высокий дом, он вошел в настежь распахнутую дверь Клуба юных техников. Время занятий еще не наступило, и подросток невольно удивился, что дверь была не закрыта. Пройдя небольшой темный холл, он завернул за угол и вошел в первую и единственно открытую дверь длинного клубного коридора.

Светлая, шагов в десять, как в длину, так и в ширину комната, с неимоверно высоким пятиметровым потолком. Две стены комнаты-мастерской были увешаны картинами. На одной стене в рамах висели строгие академические натюрморты и пейзажи. Напротив, прикрепленные прямо к стене канцелярскими кнопками, детские рисунки.

Возле высокого окна-витрины, спиной ко входу в класс, стоял высокий, длинноволосый мужчина.

— Здравствуйте, Виталий Андреевич, — воскликнул молодой человек.

Вздрогнув от неожиданности, мужчина обернулся. Вытянутое, худое, чуть припухшее лицо; ему было не больше двадцати пяти лет.