Денис Коваленко - Татуированные макароны

— Здесь выхода нет, — остановил его другой охранник, стоявший возле турникета.

— Так я ведь ничего не покупал, — голос предательски дрожал, взгляд все время косил в сторону.

— Выход через кассу, — указал Жене охранник.

Ага, через кассу, с жевательной резинкой в кармане! Чтобы его там с ней сцапали! От резинки нужно избавиться, немедленно. Но как это сделать, когда кругом сплошные охранники, и смотрят, наблюдают, за каждым его шагом наблюдают, точно он вор какой-то… Да в придачу видеокамеры… Скинуть жвачку на пол… Сделаешь это, как же, когда столько глаз, внимательных, подозрительных глаз смотрят, смотрят и ждут. Тревога до краев заполнила его тело, вот она уже стала проступать сквозь кожу, неприятно холодя спину… Чертова жвачка. Озираясь, бродил Женя мимо стеллажей, руки его то и дело трогали карман, где покоилась эта проклятущая упаковка с десятью подушками жевательной резинки, он даже не мог вспомнить, что за жвачку он с собой таскал: «Стиморол», «Дирол», «Орбит»?

А взгляды охранников становились все подозрительнее и подозрительнее, вот уже один пристроился в хвост к Жене, ни на шаг не выпуская его из своего поля зрения. Женя окончательно струсил. Он и о Черкасове забыл… резинка — вот, что сейчас беспокоило его, обычная жевательная резинка…

— Извините, молодой человек…

— А! — вздрогнув, выдохнул Женя.

— У вас какие-то проблемы? — слишком вежливо поинтересовался охранник.

— Нет-нет, что вы, я так, смотрю… — И предательски, в нервном тике, заморгало левое веко. Получалось, что Женя подмигивал охраннику, — от этой мысли у Жени внутри все так и опустилось, и он в страхе сглотнул.

— Вам помочь, вы что-нибудь ищете? — продолжал охранник, пристально всматриваясь в бледное, без единой кровинки, лицо Жени.

— Нет, нет, я… я так… смотрю, — совладав, наконец, с голосом произнес он.

— Позвольте я вас провожу до кассы…

Вот. Началось. Все — попался.

— Я бы еще немножко посмотрел, — кривая, полная униженной услужливости улыбка.

— Все-таки давайте я вас провожу, — настойчиво предложил охранник, окончательно убедившись, что имеет дело с обыкновенным наркоманом, и самое лучшее — это вывести его от греха подальше.

— Я ничего не воровал, — вдруг живо сообщил Женя. — Я эту жвачку купил в другом магазине. — Тут же он извлек из кармана засаленную, ни на что не похожую упаковку «Дирола», при этом, не забыв в подтверждение своих слов вывернуть все имеющиеся у него карманы.

— Я понимаю, — примиряюще улыбнулся охранник. — Пойдемте, — тронул он Женю за локоть.

— Но за что?!

— Андрей, что там? — появился второй охранник. Первый сделал знак рукой — все в порядке.

Проведя Женю через кассу, он довел его до выхода.

— Счастливо, — махнул он ему рукой.

Не задерживаясь, Женя мигом очутился на улице.

— Ну, ты артист.

Черкасов. Он стоял, прислонившись спиной к стене дома.

— Ты просто профессионал какой-то, — говорил он весело, обняв за плечи еще не пришедшего в себя Женю. — С тобой можно в паре работать. Ты выглядел, как абсолютный псих, который так и шныряет, где бы чего урвать. Все охранники только за тобой и следили. Молодец! — Черкасов в знак благодарности похлопал его по спине.

Они вошли во двор. Сев на лавочку, Черкасов распахнул кожаную куртку и, из того самого, специально пришитого для этого случая кармана, извлек бутылку вина. Удивление появилось на лице Жени, удивление и… восхищение.

— Все-таки удалось, — быстро оглянувшись по сторонам, произнес Женя чуть слышно.

— Все только начинается. — Черкасов открутил крышку одной из бутылок. — Я чувствую, все только начинается, — сделав глоток, он протянул бутылку Жене. — Сегодня особенный день, — заключил он, закурив сигарету. — На — для успокоения души. Да держи же ты, — насильно всунул он бутылку в Женину руку, пей, я тебе говорю, — и неожиданно, совсем по-отечески взглянув на Женю, произнес: — На тебе ж лица нет, а это красное вино, гемоглобин, красные тельца, для крови полезно, пей же, я тебе говорю, — заключил он, совсем уже по-родственному. Запрокинув бутылку, Женя сделал несколько глотков и сразу щеки его зарделись, и неожиданно приятное тепло, мягко пройдя гортань, легло в желудке. Вино, к удивлению Жени, на вкус оказалось сладковато-терпким и довольно вкусным; не удержавшись, он сделал еще один глоток; признаться, он впервые пил спиртное, и это ему понравилось. За какие-то мгновения множество образов пронеслось у него в голове и удивился он: то, что превращало его отца и друзей отца в невыносимо противных, бестолково занудных людей, оказалось очень приятным на вкус, успокаивающим и меняющим мир к лучшему напитком. Вздохнув, он густо выдохнул, так, будто все дурное вышло с этим густым, очищающим выдохом. Обернувшись к Черкасову, Женя долго посмотрел на него — как ребенок — немигающим, познающим взглядом. Черкасов даже смутился и сказал:

— Ну, что я говорил.

Женя не ответил. Отрешившись от всего мира, он откинулся на спинку лавочки и, подняв голову, больше ничего не слыша и не замечая, устремился в небо — в ровное белесое… Но теперь совсем не грустное небо, а даже спокойное и умиротворенное. И Жене стало от этого хорошо. Он не заметил, как веки его опустились, и он уснул.

Проснулся он от звуков далекого и очень знакомого голоса, мягко внушающего ему:

— Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало…

— А, — очнувшись, Женя нашел, что сидит он на той же лавочке, рядом сидел Черкасов и уже не далеким и не мягким, а совсем даже в самое Женино ухо, с хитрым, как показалось Жене, каким-то дребезжанием продолжал:

— Командовать парадом буду я.

Сморщившись, Женя отстранился и, поднявшись с лавочки, произнес:

— Ладно, я пойду.

— Давно пора, — невозмутимо согласился Черкасов и, постучав указательным пальцем по циферблату своих наручных часов, заметил:

— Время-то, без двадцати четыре, как раз успеем дойти, — и, поднявшись и кивнув в сторону метро, изрек, — пора!

— Ты не понял, я домой, — с тихой решимостью пояснил Женя.

Черкасов тяготил его, единственное, чего хотел Женя — избавиться от этого неприятного ему теперь человека. Отвратительное чувство стыда за свою недавнюю откровенность с мучительной настойчивостью гнало Женю подальше от этих нахальных, все теперь знающих глаз, знающих и пытливо царапающих Женю своим навязчивым вниманием. Не протянув Черкасову руки, Женя взял лежащий на лавочке пакет и услышал:

— Жаль, — произнес Черкасов, — а я-то думал ты мне друг. Если ты из-за… — он на секунду замялся, — если ты из-за того разговора, ну — из-за своей матери, — Женя зло и в тоже время с мольбой посмотрел на Черкасова, — ты это зря. Я не знаю, почему ты решил, что я хотел тебя обидеть… Знаешь, Женек, — и вновь глаза наполнились густой черно-фиолетовой печалью, от чего взгляд его сделался пронзительно звонким, словно кусочком звездного неба. Жуткое одиночество увидел Женя в этих глазах; смутившись, он отвел свой взгляд в сторону; не желая того, Женя ощутил себя почему-то виноватым, но в чем?..