Александр Дюдин - Сестры

– Пусть, мать, парень отдохнет неделю!

– Отчего он устал? Три дня лежал в лежку на полке? Ты устал?

– Нет, конечно, нет! – отвечал сын с полным ртом, уплетая борщ.

«Хорошо ест, с аппетитом!» – подумала Валя, и глаза ее потеплели.

В школе, которую закончил Миша, были хорошо оборудованные мастерские, где ученики получали профессию. Сын занимался токарным делом. Проходил практику на заводе, где получил удостоверение токаря третьего разряда. На другой день он устроился на завод и вышел на работу.

Недели через две Миша ворвался в дом чумазый, радостный, с улыбкой до ушей.

– Мама, мне выписали наряд, я заработал сорок четыре рубля пятьдесят шесть копеек. Сколько могу истратить?

– Сорок рублей отдашь мне, а четыре рубля пятьдесят шесть копеек можешь оставить себе, – улыбнулась Валя.

Еще через день кто-то забухал ногой в дверь. Катя побежала открывать.

– Мама, мама, смотри, чего Миша накупил! – радостно кричала она. Довольный вошел в комнату сын, прижав к груди два больших пакета, придерживая их подбородком. Наклонился, положил на стол. Из них покатились круглые рублевые карамельки, пряники.

– Ешьте, сколько хотите! – предложил Миша, широко взмахнув рукой. Валя, конечно, покупала конфеты, чаще шоколадные, но давались они после еды по одной-две штучки. Видно, этого не хватало Мише. И вот он купил дешевой карамели (на дорогие ему не хватило), но много, и угощал без ограничения.

В памяти у Вали всплыла сценка: она дала детям по парочке конфет. Миша тут же обе съел, а Катя одну съела, а другую спрятала.

– Катюша, иди-ка сюда! – позвал Миша и повел ее к карте мира, висевшей в комнате отца. – Вот, смотри, здесь, – он провел рукой по континентам, – живет около четырех миллиардов человек! Каждый миллиард – это тысяча миллионов! – У Кати широко открылись глаза от таких масштабов. – И среди этих четырех тысяч миллионов людей у тебя есть один единственный родной брат – это я! Неужели ты пожалеешь ему какую-то паршивую конфетку?

Катя побежала за конфеткой.

– Миша, как тебе не стыдно, свои съел – и у нее выманиваешь?! Я же вам поровну дала! – смеялась Валя, но глаза смотрели с укором.

– Мама, не вмешивайся, я воспитываю ее, чтоб не была жадной! Это же скупость, припрятывать на завтрашний день! – серьезно отвечал он, развертывая конфету. – Вот теперь ты умница, – хвалил он Катю. – Вот видишь, я доставил ей радость, она сделала доброе дело! Я не очень-то и хотел эту конфету (которую, однако, с удовольствием уплетал), больше хотелось ее порадовать! «Ну, хитрюга!» – осуждающе качала головой Валя.

Как-то вечером Миша возвращался с работы. Во дворе три девочки катались на велосипеде. Катя побегала за одной, упрашивая дать покататься, за другой, за третьей. Обидно вспухли губы, опустила голову, подошла к скамейке, села рядом с Мишей.

– Что, не дают? – спросил он участливо. Она кивнула головой.

– Ничего, не горюй, вот я заработаю и куплю тебе велосипед! – Катя посмотрела на него сквозь слезы посветлевшими глазами.

– Мама, если я заработаю на велосипед Кате, ты разрешишь истратить на него все деньги? – спросил Миша, входя в дом с сестренкой.

– Разрешу.

– Ура-а! – закричали оба.

Вторую половину месяца Миша уходил в половине восьмого и возвращался в десять-одиннадцать часов вечера. Усталый валился спать, не раздеваясь. Похудел, осунулся. Вале было жаль его.

– Зачем ты так изматываешься? Купишь через месяц-два.

– Там зима будет, что она, по снегу кататься должна? – Лишних денег у Вали не было, чтоб помочь сыну. Едва сводили концы с концами.

В получку Миша с Катей шумно ворвались в комнату. Не переодеваясь, не умывшись, как был чумазый, Миша с Катей побежали в магазин за велосипедом.

– Миша! – открыв дверь на лестницу, кричала Валя, – ты бы хоть умылся!

– Некогда, мама, магазин закроют, а завтра выходной!

Через полчаса такие же шумные, возбужденные пришли с велосипедом. Впопыхах забыли взять аптечку. Миша побежал за ней.

Валя готовила ужин и поглядывала в окно. Во дворе, придерживая велосипед, бегал за Катей Михаил, учил кататься. «Добрый человек растет», – думала она растроганно.

Осень стояла на редкость сухая, теплая, солнечная. Дул, как всегда, сильный ветер. На молодых топольках с отчаянием метались, силясь сорваться, янтарные листики. Хрустела пыль на зубах, колюче хлестала в глаза. Вечерело. Валя возвращалась с работы. Вспомнила последнее свидание с Антоном. Решив разорвать с ним, молча страдала. Порой неудержимо хотелось его видеть, слышать. Она подходила к телефону и – «Нет! Нет!» – сжав виски руками, отходила от него прочь. Недели через две Антон сам позвонил ей.

– Страшно соскучился, – сказал он. Валя молчала, только похолодела вся.

– Что ты молчишь?

– Я не могу так. Решила…

– Это не телефонный разговор, – перебил ее он. – Что ты решила, скажешь мне через час. Сможешь?

– Смогу, – ответила тихо.

Антон встретил ее в той самой аллее, где они были в первый раз. Взял ее холодную руку, опустил в свой карман.

– Ну, так что же ты решила?

– Не могу жить с одним, а любить другого. Не могу. Давай уедем. – Он внимательно посмотрел на нее.

– Ты не продумала того, о чем говоришь, сама не веришь в это и уехать не сможешь. Ты готова оставить детей?

– Возьму их с собой!

– Это не куклы, собралась и сунула их в чемодан. Если бы им было два-три года, тогда забрала и увезла. Они большие. У них врожденное чувство справедливости, они не поедут с тобой. Ты уезжаешь, ты виновата, останутся с отцом. По молодости лет они видят только белые и черные тона – это добро, это зло. Серых тонов для них не существует. Они тебя не поймут и не простят. Ты так сможешь? Я лично нет! У меня все взрослые. Виталий вот жениться собрался, – сказал мягко, – но я не смогу жить без них. И для меня лучше, если я буду с ними думать о тебе, чем с тобой и думать о них.

– Значит, остается один выход: расстаться с тобой. Иначе не могу. – Они стояли под фонарем, не замечая этого.

– Ну, что же, попробуем. Но, честно говоря, мне это будет трудно. – Сдвинул густые брови, взял ее ледяные руки, согревая своими теплыми ладонями, потом привлек и поцеловал холодные губы.

– Эй, очкарик! – кричал один из парней, проходивших мимо, – ты что, губ не видишь в темноте, целуешься под фонарем?! – его слова покрыл смех товарищей.

– Тоже мне, кинооператоры, – с досадой сказал Антон, увлекая ее в темноту переулка. Смех парней оскорбил Валю. «Вот до чего дошло! – подумала она с горечью. – Всё!» А вслух сказала: «Надо идти!»

– Иди! – нахмурил брови Антон, чуть оттолкнув ее. – И запомни, такими вещими не играют! – резко повернулся и ушел первым.

Темно и одиноко. Пусто в груди.