Александр Дюдин - Сестры

– Это естественно. Нравится, потому и целовал.

– Ты жена ему? – удивился Виталька.

– А как ты понимаешь «жена»? Общие дети, постель и душа намотана на кулак? А я понимаю по-другому. Я всю жизнь стремилась быть ему в первую очередь другом. Другом! Я понимаю его сейчас, а вы – нет! Хотя он всегда понимал вас каждого. Он тоже был вам верным другом. А вы? Почему вы оправдываете Анну Каренину, а родного отца готовы казнить? Кому из вас он сделал плохо когда-нибудь? Не вас ли вынянчил с колыбели? Он! Не я! Я училась, работала и благодарна ему за эту неоценимую помощь. Устроили судилище! Но по какому праву? У него беда! Да, беда. Сядь, пожалуйста, не вскакивай, горяч очень! – говорила она Виталику. – Он полюбил и не может быть с любимой, потому что сильна привязанность к семье. Ее оставить тоже не может. Вы пытались это понять? Деликатно не замечать? Дать время самому разобраться?

– Останешься одна, доделикатничаешься! – угрюмо, но уже не так уверенно буркнул сын.

– Я знаю отца, у него всегда хватает ума остановиться вовремя. И я предпочитаю остаться одна, чем быть одной вдвоем, – сказала и почувствовала, что в первый раз вслух высказала свою накопившуюся боль. – Вы все взрослые. Я очень хочу, чтобы в своих семьях вы были чуткими людьми. Умели любить и уважать свою жену, мужа, больше чем себя! Быть в первую очередь другом, старались понять, не торопились оскорбить или обидеть. А теперь прошу вас заняться своими делами и предоставить этот вопрос решать нам самим! – Дети задвигали стульями, вставая, молча разошлись.

– Спасибо тебе, Софья, – благодарно сказал Антон.

– Постарайся впредь вести себя так, чтобы не впутывать детей в свои интимные дела, – сказала она холодно. – И сейчас поберечь их надо было бы. Может быть, тебе уйти от нас?

– Гонишь? – нахмурил густые брови Антон и сердито добавил, – я тебя не гнал. Здесь мой дом и никогда никуда отсюда не уйду! Если тебя что-то не устраивает, можешь уходить!

Софья круто повернулась и, подняв голову, вернулась на кухню. Она не хотела, чтобы он ушел. Она боялась этого, потому и спросила. Его ответ успокоил ее, хотя обидело предложение уйти. Ей было жаль Антона, умного, доброго. Софья вспомнила свою любовь к Аркадию, светлую, сильную, приносившую ей неизведанную радость!

Она не стыдилась своего чувства, гордилась им. Не посвящала мужа в свою тайну, не потому, что боялась каких-то осложнений в жизни. Нет, оберегала его, знала, что для него это станет трагедией. И нашелся-таки подлый человек под личиной «друга», который открыл глаза Антону. Почему люди вмешиваются в такие дела? Делают больно обоим? Зачем? Она этого не понимала и презирала подобных людей. Ненавидела их всеми силами своей души. А тогда, когда Антон спросил: «Это правда?» – она не смогла солгать. «Да», – ответила и, не оправдываясь, напомнила: «Когда ты предложил нам пожениться, я тебе честно сказала, что равнодушна к тебе, но постараюсь быть хорошей женой. Ты видел, я старалась, искренне тепло относилась к тебе, благодарна за всё доброе, что ты сделал для меня». Потом ей было жаль его, видела, как тяжело он страдает. Только жаль. С тех пор прошло почти пятнадцать лет. Софья перестала для него существовать как женщина, как жена. Он самолюбив. Антон остался с ней под одной крышей как отец ее детей. Он был квартирантом, другом, но не мужем. Ее это сначала устраивало. Шли годы, она всё больше чувствовала свое одиночество в семье. Софья скучала по теплу, по ласке мужа. Однажды с бьющимся сердцем пришла к нему ночью. Антон резко встал с кровати.

– Тебе чего? – Софья обняла его и заплакала. – Прости! – он снял ее руку с плеча и сурово сказал: «Никогда не приходи ко мне, не надо!» – и, подталкивая в спину, проводил ее до двери. Это был удар по ее гордости, самолюбию. Больше не пришла.

И было ей одиноко, очень одиноко. Вспомнила разрыв с Аркадием. Он вынул жену из петли и за два дня уволился, собрался и с семьей уехал в другой город, к родителям. Прощаться пришел к Софье с огромным букетом цветов.

– Спасибо, – склонил он голову перед ней. – Спасибо за всё. Дни, проведенные с тобой, были самые красивые, самые прекрасные во всей моей жизни. Такими они останутся в моих воспоминаниях. Но дети – их трое. Постарайся понять, иначе я поступить не могу. Если что-то случится с женой – не прощу себе. – Она поняла его. И благодарит судьбу за встречу с ним.

Софья в первый вечер заметила, что Антона и Валю влечет друг к другу. Валя страдала и не умела скрыть этого. Софья видела жалкую виноватую улыбку. Она терпеть не могла людского унижения. Прямо и честно сказала ей, что не любит Антона. Искренне желает ему счастья, чувствуя себя должником, искалечившим его жизнь. Но потерять его совсем не могла. По-своему он был дорог ей. Софья привыкла к нему, ее страшило под старость остаться совсем одной. Хотя детям она заявила обратное. Изредка ей приходила мысль: как Антон может столько лет обходиться без женщин? А может быть, они у него были? Просто она не знала? Но это не задевало ее, даже хотела, чтоб у него кто-то был.

Когда ушла из комнаты Софья, Антона мучительно потянуло закурить. Пошарил по карманам, вытащил пустую пачку, с досадой смял ее, оделся и пошел за папиросами.

Мороз держался сухой, жгучий. В пушистых иголочках куржака стояли молодые топольки и сверкали алмазами, когда через морозную мглу скупо пробивался лучик морозного солнца. Похрустывал под ногами снег. Склеивались ресницы, примерзали. Моментально побелел воротник, пыжиковая шапка. На улице людно, шумно, весь мир наполнен паром, движением. Перехватывало дыхание от мороза. Погруженный в свои нелегкие думы, он осмысливал произошедшее. «Умна, молодец, ничего не скажешь, – думал Антон о Софье. – А я, черт побери, растерялся. Всё еще руки дрожат». Если бы она устроила скандал, понятно, хотя не имеет на это морального права, а то дети! Оправдываться перед ними, унижаться не хотелось, вроде не ваше цыплячье дело. Грубить тоже не хотелось. Да и что скажешь? Виталька сам видел, не отопрешься. «Как же я его не заметил? Вот шельмец, припер отца к стенке! А Софья какова?! «Ваш отец нормальный мужик, и ему нравится молодая красивая женщина», – или, – «естественно, нравится и целует!» А что возразить? Всё умно было сказано и о друге. Необыкновенная женщина! Такой больше нет! И любовь свою несла гордо!» Не все такие сильные, как она. С нежностью подумал о Вале. «С какой мукой, в какой борьбе с собой любит его эта женщина! А побороть чувство не может!» – шевельнулась мужская гордость. Перед ним встали полные слез глаза, отчаянная просьба: «Еще!» «Как для нее всё сложно. Может быть, это и влечет тебя к ней. Посмотришь на некоторых женщин: как у них всё просто. Тебе нужна такая простота? Нет! Тебе розы подавай, чтоб красивы, и свежи, и колючи были. Чтоб не так-то просто было удержать их в руках. А Софья, однако, боится остаться одна, потому и спросила, не уйти ли мне. Волнует ее этот вопрос. Куда я уйду? Здесь мой дом, я привык к нему и крепко-накрепко привязан!»