Александр Дюдин - Сестры

Кафе набито людьми, спасающимися от дождя. Мария с Николаем пробились к единственному еще пустому столику в глубине полутемного зала.

– Я закажу коньячку согреться, – сказал Николай. Снял пиджак, повесил его на спинку стула. С него тут же набежали лужицы на полу. – Ну и дождище! Мигом промок! – вытирал он носовым платком мокрые волосы, лицо. Мария смотрела на него и не могла привыкнуть к седым волосам и густым черным бровям, которые сейчас как-то по-особенному контрастно выделялись. Прежними остались только черные, как глубокие колодцы, глазищи. Николай изменился не только внешне. Она почувствовала и жесткость, какую-то начальственную властность, появившуюся в его характере. Перед ней был сильный, мужественный, зрелый мужчина. И это делало его каким-то другим, чуждым ей человеком. Минутная слабость при встрече прошла.

Двадцать лет оставили свой след, сформировали в ней строгую женщину, у которой рассудок распоряжался чувствами. Черные глаза, от взгляда которых и сейчас перехватывало дыхание, пристально, испытующе всматривались в нее. Николай увидел в ней эту перемену. И внешне Мария изменилась: немного располнела и выглядела этакой матроной с ярко-зелеными, длинными, узкими глазами. Исчезла та худенькая девочка, которая была в воспоминаниях Николая. И, пожалуй, сейчас она ему нравилась еще больше своей женственностью: мягче стали черты лица, контуры плеч, шеи, рук. Он невольно сравнил ее с пышной, расцветшей чайной розой.

– Ты изменилась, – говорил Николай задумчиво, мягко, – пожалуй, еще красивее стала, этакая беломраморная царевна-несмеяна. Интересно, когда я вспоминал о тебе, а вспоминал постоянно, как только оставался один, видел почему-то в первую очередь твои руки, тонкие, длинные пальцы, разглаживающие морщинки на сером шерстяном одеяле. И это ассоциировалось с домашним уютом, семьей. О чем я очень тосковал. Все эти двадцать лет я жил тобой. Когда вернулся, мне сообщили, что ты вышла замуж. Мне было трудно. Очень трудно! – он сдвинул густые брови. – Неделю работать не мог, вышел из строя! Сказался больным, уехал в горы: надо было перегореть. Там бродил допоздна, уставал до изнеможения, как подкошенный валился в постель. Однажды заблудился, – горько усмехнулся, покачал головой. – Не ожидал, что ты так быстро выйдешь замуж, – глаза его смотрели с упреком.

– Так сложилась жизнь, у меня не было другого выхода. Заболел туберкулезом муж сестры, заболела я. У сестры двое детей, бедность. Идти работать и перевестись на вечерний – чувствовала, что больная не потяну, боялась свалиться и не подняться.

Вот и вышла замуж. Егор обещал вылечить и сделал всё, чтоб я поправилась. Он тоже учился, ночами работал и всё делал для меня: и молоко, и жиры. Вылечил. У меня хороший муж. – Она видела, как его покоробило от этой похвалы.

– Мне рассказали, – продолжал Николай, – как ты строила мост через реку Бердь. Когда у тебя родились дети, я радовался. Значит всё в порядке, – думал я, – у тебя нормальная жизнь. А сердце в такие дни больше всего тосковало о тебе. Мне казалось, что ребятишки похожи на тебя: беленькие в маму. Можно мне приехать посмотреть на них?

– Нет, не нужно. Они похожи на отца, в них нет ничего моего, но я люблю их от этого не меньше.

– Как ты жила без меня, царевна-несмеяна? Счастлива? – и что-то грустное появилось в его глазах. Он прикрыл своей ладонью ее руку, лежащую на столе. Она увидела искалеченные суставы его пальцев. «Что это? Пытки?» – со страхом посмотрела на него. Николай поймал ее взгляд и поспешно убрал руку, сдвинув брови. Мария спросила совсем о другом:

– Ты надолго в Советский Союз?

– Теперь навсегда. Комиссовали подчистую. Часто побаливает голова.

– Били по голове?

– Давай не будем об этом говорить! – и снова эти отрывистые жесткие нотки в голосе.

– С кем живешь? Что делаешь?

Он неохотно ответил:

– Делюсь опытом с молодыми. В быту помогает адъютант. Ты не ответила на мой вопрос: ты счастлива?

– Никогда не думала об этом. Наверное, счастлива: у меня хорошие дети, хороший муж, – и снова почувствовала, что ему неприятно. Ей стало неловко. «Словно хвалюсь и намеренно делаю ему больно», – подумала она.

– А я один, совсем один. Родни никого не осталось в живых, друзья растерялись, – помолчал, опустив седую голову. – А путевку ты получила по моей просьбе, – вдруг неожиданно сказал он. Мария удивленно вскинула на него глаза. – Только не предусмотрел, что с тобой может поехать муж.

– Вот как… – неопределенно протянула она. – А я приписала это заботе своего профкома.

– Давай вылетим сегодня, заберем детей, и я увезу вас к себе. Собственно, в связи с этим планом я и вызвал тебя в Кисловодск. У меня трехкомнатная квартира, обеспечен хорошо.

– Нет, что ты? Тогда, когда я просила взять меня с собой, я готова была пойти за тобой хоть на смерть. Знала, что за кордон идти опасно. Я была одна и могла распорядиться своей жизнью, как хотела. Сейчас я не одна. У меня муж, не могу его предать; у меня трое детей, они большие. Андрейке шестнадцать лет, близнецам по четырнадцать. Чужого отца им не надо. Они любят своего, родного. А без них я не смогу жить. Видишь, это невозможно! Не будем больше об этом говорить. К старому нельзя вернуться! Да и незачем!

Николай был расстроен и не хотел этого скрывать. «Ему скоро пятьдесят, и нет у него ни семьи, ни друга. Вернулся на Родину, о которой тосковал, чужим ей человеком. Никто его здесь не ждал, кроме товарищей по службе!» – жалея его, думала Мария.

– Плохо. Мне, честно говоря, жаль тебя, – сказала она вслух.

– Ну, у меня есть хоть ты, а у других и этого нет!

Мария задумчиво смотрела на него, и сердце разрывалось от бессилия помочь ему. «Кому-то надо жертвовать собой, а у каждого из них, как и у всех, всего одна жизнь!» Он заметил, как потонули ее глаза в заблестевшей влаге.

– Не надо, Мария! – с трудом выговорил Николай и замолчал, опустив голову. Немного спустя спросил с надеждой в голосе:

– Мы еще встретимся с тобой?

– Нет! Категорически нет! Это наше первое и последнее свидание. Двойная жизнь не для меня.

– Но ты хоть разрешишь писать тебе?

– Зачем? Не надо, не сердись, – попросила Мария ласково. – Прошлое никогда не возвращается. Мы стали другими. Ты еще молод. Устроишь свою жизнь.

– У меня всегда была только ты, и другой мне не надо, – жестко рубил он слова, – я однолюб.

Они сидели и думали каждый о своем. Мария думала о том, как умно и дальновидно поступил он тогда, дав ей «вольную». Она вышла замуж, у нее семья. А если бы ждала, вот он вернулся, а прежней близости нет. Нет той любви, владевшей ею когда-то, осталось эхо, но не сама любовь.

«Как же это я мог думать, что она бросит семью и пойдет за мной? – стучало в голове у Николая. – Откуда такая самоуверенность? Зачем этот самообман? Она была для меня надеждой, скрашивающей будущее. Да, двадцать лет – это очень большой срок! Мария обыкновенная, разумная женщина. А я считал, что она способна на подвиг ради меня! Нет, я не прав! Она действительно, не одна». Только сейчас он как-то по-особому остро ощутил свое одиночество. Жизнь показалась длинной, а он больным и старым.