Александр Дюдин - Сестры

Вдруг голову охватил стальной обруч. Давил до темноты в глазах от боли. Он боролся с навалившейся болезненной тяжестью в голове, боясь потерять сознание. «Только не сейчас! – и, словно подслушав его просьбу, болезнь пожалела его и отпустила. Через несколько минут стало легче, дурнота прошла. – Сколько у меня еще впереди? Как пойдет болезнь? Головные боли появляются всё чаще, и всё дольше не покидают. Все чаще теряю сознание и могу свалиться в любой момент». – Он это понимал.

– Тогда у меня последняя просьба к тебе, – сказал Николай, – если я умру, тебе сообщат, проводи меня. Хочу, чтоб за гробом шла любимая женщина, единственный близкий человек. Плакала и искренне горевала. Никого у меня больше нет. Я всю жизнь был один… – боль снова сдавила голову.

Мария внимательно вглядывалась в него. Меловой маской покрылось лицо, отяжелели щеки. Она видела: что-то происходит с ним неладное. Она не стала деланно удивляться мрачности разговора, утешать, уверять, что до смерти далеко, как это делают обычно. Она верила ему, если так говорит, значит, есть основания. Просто ответила:

– Хорошо, обещаю, – и опустила голову, чтобы скрыть слезы. – Это я тебе обещаю, – повторила она, – если сама жива буду.

Повисло тягостное молчание. Вокруг них толкались, смеялась молодежь, а за столиком, где сидели седой человек и молодая красивая женщина, всё еще был отзвук войны.

Дождь перестал.

– Мне пора, – поднялась Мария.

– Ах да, – оторвался он от своих невеселых дум. – Уже?

Вышли на улицу. Николай прижал Марию к себе и не отпускал. Она притихла у него на груди. Каждый понимал, что это последние минуты в их жизни, когда они вместе.

Мимо лился людской поток, обтекая их. Кто сочувственно, кто удивленно, кто смеясь, смотрели на седого человека с горестным лицом, с закрытыми глазами, обнимавшего молодую женщину, прижавшуюся к его груди.

– Всё, – наконец сказала Мария, отталкиваясь от его груди руками. Он разомкнул руки. – Прощай! – она повернулась и пошла с опущенной головой, сгорбив спину. Николай смотрел ей вслед. Он не видел, что Мария плачет. Дождевые тучи уплыли куда-то. По небу разлилось солнце, рассыпалось миллиардами искр на мокрые спины легковых машин, на окна домов, насыпалось в лужи. Глазам было больно от яркого сверкания. Всё ликовало, омытое теплым дождем. Галдели звонко птицы, смеялись люди, шумели летевшие по асфальту машины, обдавая фонтанами брызг из-под колес. Вокруг была жизнь – светлая, радостная, праздная.

Мария никого не хотела видеть. Шла, не зная, куда. Сердце давила жалость к Николаю, к себе, и было еще что-то хорошее, дорогое, безвозвратно потерянное сейчас. Ей казалось, что она жестоко поступила с ним, отказав в переписке. Человек отдал всю жизнь Родине. Она щедро отметила его заслуги высокими правительственными наградами, обеспечила всем, чем могла, но не уберегла от одиночества. «Ну что же я могу сделать? – Перед глазами встали ребята. – Нет, нет! Их нельзя оставить без меня! Они приросли к моему больному сердцу. Как я хочу, чтоб ты был счастлив! Ты заслужил! Как же нужно любить Родину, чтоб ради нее прожить всю жизнь вдали от нее! И это просто зовется «работа»!?»

Она очень устала. Так, как будто всю жизнь прожила за полдня. Обедать в столовую не пошла, даже не подумала о еде. Еле добрела до постели и свалилась в нее, тяжелая, с гудящей, как телеграфный столб, головой. Закрыла глаза. Сквозь дрему слышала, как пришли сопалатницы, шептались о чем-то, сдержанно смеялись. Мария плыла, плыла в каком-то тумане. Всё стихло кругом, но внутри нее даже во сне было неспокойно.

Разбитая, больная, в пять часов Мария была еще в постели. Пришел Егор с большим букетом алых роз. Сел на стул, пристально, недовольно смотрел на бледную, осунувшуюся за день жену. В душе закипало зло ревности. Мария молчала, устремив взгляд в потолок. Молчал Егор. Наконец Мария холодно сказала:

– Хочу побыть одна, уйди.

– Может быть, мне совсем уйти? Как вы решили? – в бешенстве спросил он. Мария сердито прищурила глаза.

– Не говори глупостей. А впрочем, поступай, как знаешь, но сейчас оставь меня. – Егор рывком встал, отбросил стул и вышел.

«Дурак», – обругала его Мария. Ссора с мужем еще больше расстроила ее. И всё же сейчас ей хотелось побыть одной, передумать, переболеть, собраться с мыслями. Сходила на ужин, что-то нехотя съела. Потом бродила по парку, выбирая глухие аллейки. «Ну чего ты раскисла? – строго спрашивала она себя. – Что случилось? Давай разберемся спокойно. Ничего не случилось. Самое главное: дети твои живы, здоровы, – успокаивала она себя, – рядом муж, который любит тебя, каждый день приносит цветы. Всё хорошо. Чего ты волнуешься? Почему тебе хочется плакать? А ну, спокойнее, спокойнее! Ничего не случилось! Всё будет по-старому. Всё будет хорошо. А хорошо было по-старому? Хорошо! И по-другому уже быть не может». – Сказала она себе твердо. Но было почему-то грустно. Так грустно! И били, звенели клавиши рояля, выводя забытую мелодию полонеза. И снова подумала: «Зачем эта встреча? – и тут же радость: все-таки встретились, он жив». Она чувствовала, что он жив! И он любит ее. А может быть, это эхо далекого чувства? Скорее всего. Вспомнила слова Николая о том, что все эти годы он постоянно думал о ней. Его слова приятно грели душу, утешали, успокаивали ее. Грустно, но уже тепло подумала: «Да, то, что было, уже не вернешь». И припомнился легкий холодок отчуждения между ними. Николай стал другим, каким-то чужим. И если бы возможно было вернуться к нему, едва ли они были бы счастливы. Скорее всего, разочаровались друг в друге и легко разошлись. Все-таки за двадцать лет они стали другими. Может быть, к лучшему, что они не могут сейчас быть вместе, останется иллюзия потерянного счастья, нестойкий призрак былой любви. «Всё, что ни делается – всё к лучшему», – успокаивала она себя.

Тишина. Легкий шепот деревьев, свежий сырой воздух легко и бодряще вливался в грудь, и от этого становилось просторно и спокойно. Опустилась грустная темнота. Снова заморосил дождь. Стало жутко и как-то по-особенному одиноко. Захотелось к людям, к свету, к Егору. Она уже не может представить себе жизнь без него. Без доброго, любящего, внимательного Егора. Без его заботы о ней, о детях. Без ее дружной, единой семьи. Это ее надежная, дорогая сердцу, родная пристань.

Вернулась в палату. Снова легла в постель. На душе была только усталость. Вздыхала, ворочалась, не спала Вера Максимовна. Мария заметила пустую кровать Саши.

– А где Саша? – спросила она.

– А-а, – повернулась к ней Вера Максимовна, – у этого коренастого черненького мужика, с которым она вчера танцевала. Его сопалатник уехал, и она ушла к нему ночевать. «Как просто! – с брезгливостью подумала Мария, – один вечер танцевали, только познакомились, и уже финал. А хочет любви. Мужчины – завоеватели с раннего детства. Едва на ноги встанут, играют в войну, учатся побеждать. И любовь женщины им завоевать надо. И чем труднее эта победа, тем она дороже. То, что легко дается – не ценится». Ей было жаль Сашу. Но эти мысли отошли так же быстро, как не к месту возникли. Перед глазами снова возникла белая голова Николая и густые, контрастно черные брови. Теперь этот образ воспринимался спокойнее. Было по-человечески жаль его. «Все, хватит о нем думать, – приказала себе она, – надо спать!» – легла на бок, подтянула коленки к животу, и приятный сон прикрыл ее теплым крылом.