Александр Дюдин - Сестры

– Вот это да! – держался он за челюсть, – вот это да!

Мишутка, довольный, хохотал. Игра явно ему понравилась.

– Действительно больно ударил, – повернулся муж к Вале, – сын у нас сильный! Сам первый не лезь, будь терпимым, не решай спора кулаками, но если кто ударит, больше тебя или такой, как ты, всё равно бейся! Пока не победишь! Понятно? – наставлял он сына.

Мысли метнулись на завод. «Не выполнить план на одну десятую процента – это позор! Можно понять провал плана на 4–5 %, была авария, подвели поставщики, еще что-нибудь, но выполнить план на 99,9 % – это просто неорганизованность. Такого еще не было. Устали люди. То была война, нечеловеческое напряжение, то первое время был энтузиазм победы, а сейчас сдавать стали. Стоп, стоп! Не туда клонишь, товарищ парторг! Ошибаешься! Есть изречение Сталина: «Нет плохих коллективов, есть плохие руководители!». И ты, в том числе, проморгал! Надо извлечь урок и серьезный, не дело: в начале месяца спячка, в середине раскачка, а за последнюю неделю – аврал! В этом дело! Вот и дотянули: как плохому студенту, дня не хватило! Вот об этом надо сегодня поговорить с коммунистами на внеочередном заседании парткома. Рано ползти на тормозах. Надо будет во всех цехах после работы прокрутить на несколько минут кадры документальной кинохроники, где бабы тянут на себе плуг, вспахивая поле. И спросить: «Что же вы, мужики, молчите? Где ваши трактора?» Показать разрушенные города и спросить: «Не рано ли сдавать начали?» Это лучше всяких слов поймут. Всё это, конечно, знают, но забываться стало. Попросить коммунистов, чтоб поэта поискали у себя в цехах. Оживить заводскую малотиражку». Он сам писал стихи: «Отряды идут, заводы растут…» – вспомнил он, улыбаясь, но после коротенькой рецензии в газете: «Читая стихи Сергея Воробьева, особенно остро ощущаешь, что с нами нет Пушкина!», перестал писать. Весь завод смеялся. Поэта из парторга не получилось, это ясно. На днях к нему пришел молодой парнишка, недавно приехал на завод из деревни. Принес тетрадку со стихами. На первой странице было стихотворение, которое Сергей сразу запомнил:

Сергей шел и улыбался безыскусности, искренности первых шагов начинающего поэта. Чтоб не обидеть, сказал ему, что стихи ничего, но надо еще работать над ними, главное, грамоты не хватает: четыре класса образования недостаточно. На заводе есть вечерняя школа-десятилетка, посоветовал начать с нее. А там увидит сам, если решит стать поэтом, окончит литературный институт.

– Зина, у меня к вам просьба, – обратился он к секретарше, выходя из парткома, – займите чем-нибудь сына, пока идет заседание. – Сергей прошел в кабинет. Собрались еще не все. Он посмотрел на часы, без пятнадцати минут восемь. В его распоряжении пятнадцать минут. Позвонил директору:

– Александр Петрович, чего тебя нет на парткоме? Сегодня? – удивился Сергей. – Когда? А у меня народ собрался. Давай иди, часик посидишь, послушаешь, а потом мы тебя отпустим его встретить. Может быть, к тому времени успеем закончить. Министр сегодня приезжает, – сообщил он собравшимся. Все зашевелились, заговорили.

– Ты умеешь рисовать? – спросила Зина Мишу.

– Умею.

Зина дала ему листок бумаги и черный карандаш. Он мгновение вертел его в руке, что-то соображал, разглядывая, потом сполз со стула, открыл дверь кабинета, побежал радостный к отцу.

– Папа, папа, смотри, какой большой черный карандаш мне дала тетя Зина. Теперь надолго хватит маме красить брови! – Раздался дружный смех присутствующих.

– Хорошо, хорошо, что ж ты все секреты мамы выдаешь? Иди, рисуй и сюда больше не заходи! – подтолкнул в спину и закрыл дверь.

Сергей заканчивал заседание парткома. Директор только что ушел и тут же позвонил.

– Слушаю, – ответил Сергей, – заканчиваю. Сейчас идем. – Товарищи, приехал министр, все по местам. Андрей Семеныч, вы когда съездите в кинопрокат?

– Завтра же.

– Хорошо, не тяните. Раскрутить надо в начале месяца. Товарищи, минуточку! – все остановились, обернулись. – Еще раз прошу парторгов цехов, внимание к выполнению плана с первого дня месяца. Ежедневное выяснение: Сколько? Почему не выполнено? Кто виноват? Что нужно сделать, чтоб выполнить завтра? «Молнию» на стену, в многотиражку – победителей соревнования! В конце смены каждому парторгу разобраться, чтоб на другой день, утром, в окнах «живой газеты» во дворе были карикатуры нерадивых и портреты победителей. Фотографа, художника нагружайте!

– Не успеем к утру, – сказал кто-то.

– Надо успеть, комсомол подключите, создайте такую группу в каждом цехе, подберите ребят, которые рисовать умеют. Давайте у меня собираться в конце смены, тут же сразу взаимоотношения выясним, – улыбнулся он. – Но чтоб рабочие шли на смену и видели, какой цех, как накануне сработал. Вешать итоги через три дня – нет смысла! Каждый день! Не щадить никого! Если правда, чего обижаться? Это же позор, 99,9 % плана! – не унимался он, выходя вместе со всеми из кабинета.

– Зина, пусть Миша побудет с вами. Не очень он вам мешает?

– Нет, сидит, рисует.

– Смотри, папа, это маме, – тянул Миша отцу свой рисунок.

– У-у, какая косматая!

– Не понимаешь ты, – обиделся сын. – Она солнышко, это лучи!

– А папу нарисуй, – смеялась Зина.

– Папа живет на работе, а иногда ночует у нас, – рассуждал Миша, рисуя папу с длинным животом и пупком в середине. «Мало видит отца, – улыбаясь, думала Зина. – Приходит в три-четыре часа – он уже спит. Вот и кажется ребенку, что папа не всегда ночует дома».

Сталин работал ночами, и всё руководство Обкомов, Горкомов, директора крупных заводов тоже работали до трех-четырех часов утра. Если понадобятся «Самому» какие-то сведения, «Он» мог позвонить по прямому телефону, связывающему предприятия, организации с Кремлем и получить нужную информацию. Вот и ждали «Его» звонка до утра. Все были на своих местах.

Сергей нагнал свиту в механическом цехе. Министр, грузный, с мясистыми тяжелыми щеками, шел мрачнее тучи. А тут, как назло, в конце месяца штурмовали и стружку не успели убрать. Всюду лежали растрепанные громоздкие кучи, загораживая проходы.

– А-а, мать твою так! – крыл матом Орлов, – засрали цех!

И вдруг сверху:

– Эй, ты! Закрой хайло! Мы министра ждем, а ты лаешься! – Орлов, ошарашенный, остановился, посмотрел вверх на крановщика, а тот еще пальцем погрозил.

Свита прятала улыбки. Молча, не глядя ни на кого, Орлов угрюмо пошел дальше. «Вот артист, – восхищенно думал о крановщике Сергей, – дает рабочий класс прикурить! Хитрюга, прекрасно знал, кто идет! – хотелось расцеловать старика. – Молодец: начальство тоже иногда воспитывать надо. Что ему министр? Он от него не зависит, не директор!»