Александр Дюдин - Сестры

– Не задерживайся на работе. Я сто лет не был в кино. Мечтал: как приду, в первый день сходим.

– Хорошо, – встав на цыпочки, поцеловала она его колючую щеку.

Из кино пришли веселые, в хорошем настроении. Собрались за столом. Свекровь положила холодца себе, мужу, Сергею и села. «Не хочет мне положить», – подумала Валя. Встала, пошла на кухню. Кастрюля пустая. Посмотрела, ничего больше нет. Гостей было много, всё подмели, а что осталось, видно, днем доели. Сидеть у пустой тарелки неудобно. Взяла кусочек хлеба, съела, запила водой и ушла к себе в комнату. За столом веселье! Смеялась свекровь. Сергей хвалил «зверь-горчицу». Настроение у Вали испортилось. «Что же он так себя ведет? – недоумевала она. – Если б было наоборот, моя мама всем положила, а ему нет, я бы в первую очередь спросила: «А Сергею?» – Если б ответила, что больше нет, я сразу со своей тарелки сгребла бы половину в его тарелку. Она всегда старалась отдать лучший кусочек мужу, так заведено у них в семье. А он сделал вид, что ничего не заметил».

Свекровь убирала со стола, звякала посудой. Федор Николаевич с Сергеем курили, о чем-то разговаривали. Валя слышала голоса, но слов не понимала.

– Иди, ешь! – коротко бросил Сергей, входя в комнату. Валя молчала, притворившись спящей. «Почему сейчас, после всех? Отдельно? Таким тоном! За что? Непонятно, обидно, незаслуженно».

Решением дирекции завода Сергею была выделена корова с подсобного хозяйства по государственной цене. Свекор съездил в район, привез воз сена. За коровой поехала Валя.

– Выбирайте, – сказала заведующая фермой, полная женщина с добрым улыбчивым лицом.

– Вы знаете, я ничего в них не понимаю, – призналась Валя. – Я никогда не держала коровы и доить не умею.

– А кто же у вас будет ее доить?

– Свекровь. Она говорит, что умеет, хотя тоже городская. Когда-то в детстве ее мать держала корову и научила.

Заведующая посмотрела на ряд коров, стоявших у кормушки.

– Вот, возьмите Марфу. Корова немолодая, но молочко у нее густое, дает больше всех, десять литров. Лучше будете кормить – прибавит. Говорят: «Молочко у коровушки на языке». Как поест, столько и даст, – похлопала рукой по шее. Корова повернула к ней голову, смотрела большими темными глазами, шумно пережевывая сено. Марфа понравилась Вале: большая, рыжая. И было что-то в ней бабье, материнское: в широком заде, в добрых дымчатых глазах с рыжими ресницами. Валя привязала веревку к рогам, Марфа покорно пошла за ней.

Слепило яркое солнце. Парили, нежась в тепле, черные, еще влажные поля с обеих сторон дороги. Прыгали желтоносые грачи в пашне. Вдали развесил на просушку серые сети безлистый березняк. Ноги вязли в липкой, густой, как повидло, грязи, скользили. Марфа шла, чутко насторожив уши, шумно втягивая вольный весенний воздух. Вале казалось, что она ведет на веревке само счастье. Так было радостно на душе. Впереди виднелся город с закопченными зданиями какого-то завода, горели солнцем окна верхнего этажа, дымили высокие кирпичные трубы. «Идти надо через весь город, километров пятнадцать, а то и больше, – думала Валя, – мимо маленьких домиков окраины, потом сторонкой по главной улице, проспекту Ленина». Валя жмется с коровой к тротуару. Мимо летят машины, обдавая ее брызгами фонтанирующих под колесами луж. С ней поравнялись три паренька.

Один посмотрел на Валю, что-то сказал, другие, глянув на нее, рассмеялись. «Забрызгало грязью, наверное, – подумала Валя. – Ничего, придем, отмоемся. Устала, четвертый час идем. Марфа не может идти быстро, а впереди еще чуть меньше половины пути. Ничего, дойдем. Зато у нас будет густое, теплое, вкусное молоко. Десять литров в день – это же целое богатство!» Валя давно его в рот не брала. Покупали пол-литра, от силы литр для детей. А тут она нальет полную кружку и будет им запивать хлеб. Она проголодалась, и молоко с хлебом казалось лакомством. «Свекровь говорит, что часть молока будем продавать, чтоб купить корове сена, так как оно очень дорогое. Если сложить все три зарплаты, и то на воз сена не хватит. Ну, пусть половину будут продавать, пять литров каждый день – это много. Это очень много! Можно сделать сметаны для Сергея, творог и масличко сбить», – мечтала она.

За мыслями не заметила, как уже шла тонелью под железнодорожными путями. А вот и дом! Дошли. Устали обе. Марфа тяжело дышала запавшими боками. Валя принесла ей ведро воды с вареной кожурой картофеля, корками хлеба. Марфа шумно втягивала в себя пойло. Положила сена. Потрясла немного на пол, чтоб не простыла, когда ляжет. Какое-то родное, теплое чувство появилось у нее к скотине. Она гладила ее, та тянулась, нюхая Валины руки. Пришла свекровь, обмыла набрякшее тугое вымечко.

– Учись доить, смотри. – Забили тугие струйки, звеня о ведро, взбивая пену. – Садись, пробуй сама.

Валя тянула за скользкие соски, молоко скупо брызгало ей на ноги, не попадая в ведро.

– Пусти, неумеха, – оттолкнула ее свекровь. – Институты позаканчивают, а корову подоить не умеют! – сердилась она.

Каждый вечер теперь свекровь ворчала: «Разве это корова! Десять литров, эка невидаль! Если всё продавать, и то себя не прокормит. Жрёт, как паровоз, корма не напасешься. Вот есть маленькие коровки, едят мало, а дают двадцать литров! Вот это корова!»

Валя, придя с работы, брала кусочек хлеба, посыпала солью и бежала к Марфе. Та поворачивала голову, осторожно губами брала хлеб, тыкалась носом в ее руки, нюхала их, облизывая шершавым жестким языком.

– Марфушенька, Марфушенька, – ласково говорила Валя, гладя ее по спине. – Кормилица наша! – чесала за ухом, думая, что это ей приятно. Марфа шумно вдыхала, словно понимала ее.

– Чего ты бегаешь на нее смотреть? – корила свекровь. – Делать тебе нечего? Вон полы надо помыть, стирку накопила. Хозяйка! – Когда мужики садились за стол ужинать, Клавдия Никифоровна снова начинала: – Это не корова. Нашли кого за ней посылать. Что она понимает? Подоить не умеет! Надо, отец, продать Марфу на мясо казахам, а на эти деньги съездить в район, купить хорошую корову. Да не бери такую большую, как эта, ее не прокормить. Возьми маленькую молодую, та хоть и немного сначала даст, потом раздоится. – Вале жаль было Марфу, но она молчала, чтоб не подливать масло в огонь, знала, что ее заступничество только ускорит продажу.

Как-то вечером забежала Мария. Валя купала ребят. Румяный, чистенький, с мокрыми волосами Мишутка стоял на одном колене сбоку дивана и, положив деревянное ружье на валик, стрелял: «ту-ту-ту!»

В ванной комнате, в корыте, стояла маленькая розовая Катюша. Валя лила ей на голову ковшиком теплую воду. Та, хватая воздух ртом, обеими ладошками смахивала воду с глаз. Блестели гладкие светлые волосинки.