Александр Дюдин - Сестры

Вошел злой Сергей.

– Где мама?

– У себя. – Свекровь лежала, взявшись за голову, стонала.

– Мама, что с тобой? – всполошился Сергей.

– Ох, – поднялась она, – ты посмотри, что твоя стерва делает! Надо сено корове покупать, а она взяла, за каким-то чертом, купила костюм. Не спросит ничего! Что хочет, то и творит! Ох! Господи, головушка моя несчастная, – завопила она, запричитала. Сергей взял костюм на столе, посмотрел, бросил.

– Ты почему не спрашиваешь? Ты в семье живешь? Или одна? Почему ни с кем не считаешься? – подступал он.

– Дай ей, дай! – повизгивала подскочившая свекровь.

– Не смей! – выпрямилась Валя, обжигая его нестерпимым огнем ненависти, глаза больше, чем всегда, косили.

– Ничего, стерпит! Никуда не денется! – подстрекала свекровь, готовая разорвать ее. И он ударил наотмашь по этим косым глазам! Валя словно сломалась пополам, согнулась, обмякла, закрыв лицо руками, безутешно заплакала. Ушла в свою комнату. Испуганно заорала Катя, лезла к матери. Валя взяла ее на руки, прижала, утешала, гладила по спине.

– Черт знает, что за жизнь! – кричал Сергей. – На работе неприятности, придешь домой – покоя нет!

– Мама, не плачь! – вытирала Катя маленькими теплыми ладошками Валины щеки. Валя не могла сдержать слез, вся накопившаяся боль двух лет выливалась с ними. Глядя на мать, снова заревела дочка.

– Не буду, не буду! – успокаивала ее Валя.

– Так, так, учить надо! – слышался голос свекрови.

– Замолчите вы, мама, всё из-за вас!

– Завсегда мать виновата, я старая, стерплю. Ночная кукушка всегда дневную перекукует, – причитала она. Сергей сел за стол, взялся за голову.

«Как я завтра пойду на работу с синяком, – думала Валя, – стыдно, врач битая явится! Позор какой! – глаз болел. – Господи, за что? Даже не себе купила, а ему. Неудобно: носит штопаные-перештопаные брюки. Если б не заработала со студентами, как-нибудь обошлись? Нет больше моих сил, не могу! Жить не хочется! А дети?» Катюша не отходила от матери, лезла к ней, обнимала, заглядывала в глаза.

– Больно? – участливо спрашивала она, касаясь пальчиком опухшего глаза. Поцеловала его мягкими губенками. – Так легче? – спрашивала она. «Ласковая моя, – снова заплакала Валя, тронутая ее нежностью. – Просто надо уходить от них. Сколько баб с пятью, шестью ребятами остались после войны? Живут! А я врач, что, не прокормлю двоих детей? Да разве только в этом дело? – стало так тяжело на душе, словно ватой забило горло, не продохнуть! Не просто рушить семью. Было жаль свою неудавшуюся жизнь, детей, которых она оставит без отца. И по-прежнему жить невозможно. – Что делать? Что делать? Надо уходить, а решиться не могу».

– Сейчас, дочка, сейчас я больше плакать не буду, – вытерла слезы, поцеловала Катеньку в горячую щечку. Пошла, намочила холодной водой полотенце, положила на глаз. Сергей угрюмый, не поднимая глаз, сидел и ел. Около него юлила довольная мать, подкладывая мясо, подвигая хлеб, словно собака, виновато крутила хвостом.

Прошла неделя. С каждым днем становилось теплее. Валя тяжело переживала случившееся. Похудела, как-то ссохлась, даже ростом, казалось, стала меньше. Всё еще колебалась, не решалась рушить семью. Думала: «Как уйти от мужа? Куда? Главное – куда? Оставаться в одном городе, встречаться с ним не хотелось, больно бередить каждый раз рану разрыва. Значит уехать? Где, кто ее ждет? Приедет в чужой город с детьми. Надо где-то остановиться. Необходимы деньги на дорогу, заплатить за квартиру, нужны деньги на первое время, пока устроится. А их не было, ни копейки! Всё отдавала свекрови. Надо ждать хотя бы зарплаты. Но что она получит? Гроши. Только на билеты». Положение казалось безвыходным.

Опухоль с глаза спала, желто-зеленый синяк разлился по щеке. От горя и забот Валя еле держалась на ногах. В палате душно, печет солнце. Она шла от кровати к кровати на утреннем обходе, подташнивало, темнело в глазах. «Еще двое и выйду в коридор, там прохладнее»… очнулась в ординаторской. Руку ее кто-то держал.

– Нет пульса! – услышала она голос Марии Николаевны.

– Есть! – слабо улыбнулась Валя и открыла глаза.

– Ты что ж, матушка, обмороки закатываешь? Перепугала всех! Беременна, что ли?

– Нет, просто ослабела, питаюсь плохо, работаю много, неприятности всякие.

– Постой, мне сегодня предлагали горящую путевку в Туапсе! Постой! – она сорвалась с места и побежала куда-то. Валя встала, понюхала еще нашатырного спирта. «Надо попросить сестру проветрить палаты и продолжить обход». В дверях столкнулась с запыхавшейся Марией Николаевной, с ней шла старшая медсестра, она же председатель месткома.

– Вот, дали путевку Ксении Павловне, но не по профилю ее заболевания. Ей нужно в Железноводск или Пятигорск, желчный пузырь лечить. А тебе годится, тебе надо просто отдохнуть. Вот же везет человеку!

– Пишите заявление, – улыбнулась предместкома. Валя взяла путевку, посмотрела. – Это мне завтра надо выезжать?

– Ну и что? Долго ли вам собраться?

– Хорошо, – согласилась Валя. «Действительно повезло, – подумала она. – По пути заеду в министерство, попрошу, чтоб перевели в другой город. Все-таки сразу на определенное место, с квартирой администрация больницы поможет, на дорогу подъемные получу. Отпускные надо поберечь на первое время. Вот и выход из положения. Сейчас отдохну, наберусь сил». Даже на душе посветлело.

Валя возвращалась с курорта. Поправилась, загорела, похорошела. Уезжая, оставила короткую записочку: «Получила путевку в Туапсе. Поехала отдыхать». Сейчас телеграммы не давала. Если бы не дети, вообще бы не вернулась. О детях соскучилась, а домой идти не хотелось. Не хотелось видеть Сергея, свекровь, опостылело всё.

Пришла в тот момент, когда Марфу уводил казах. Марфа оборачивалась, глядела на Валю и громко мычала, оборачивалась и мычала! Словно звала на помощь. «Что же ты стоишь? – спрашивала Марфа. – Меня же уводят!»

До конца улицы, пока не повернули за угол, Марфа всё оглядывалась, смотрела на Валю, мычала, просила защиты. «Надо же, какие умные животные, как люди, привыкают к ласковому хозяину, – думала Валя, – может быть, ей страшно, инстинктом чувствует беду в этом чужом человеке», – сердце у Вали тоскливо ныло. До глубины души было жаль Марфу, почти как человека. «Марфа, Марфушка, милая моя коровушка, не забыла меня. Значит, решили твою судьбу. На одном сене жила, десять литров давала густого сладкого молочка, не угодила. Им мало! Ничем не могу тебе помочь, бессильна я!» – смотрела ей вслед полными слез глазами.

– Во! Явилась! – глянула сердитым взглядом свекровь и тут же расхохоталась. – Тю, совсем баба сдурела, чего ты тут стоишь, как маленькая, плачешь? Хотя б корова была хорошая, а то привела рыжего бегемота, – торжествуя, смеялась она, выходя из сарая.