Георгий Турьянский - MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA [Сборник рассказов 1996–2011]

Она стояла на берегу пруда в белоснежной футболке и серых штанах и бросала хлеб разным водоплавающим созданиям.

Сперва Костя решил, что занятие это, хотя и интересное, но довольно бессмысленное. Ведь в зоопарке птиц кормят. Другое дело — люди, например иногородние студенты. Их не кормят. Ещё Костя обратил внимание, что у неё был специально с целью скармливания водоплавающим куплен батон белого хлеба. Костя увидел куски хлеба на траве, у него с двенадцати часов крошки во рту не было, съеденный завтрак на самом деле являлся вчерашним ужином. И он подошёл. По траве перебегали обнаглевшие утки. Был тёплый весенний день, часы показывали пять.

— Не бойся, подойди сюда, — и она протянула кусок хлеба селезню, но посмотрела чуть в сторону, то ли на птицу, то ли на Костю.

Костя упёрся взглядом в это чудо женской природы, в зеленые, чуть раскосо поставленные глаза на фоне домашней птицы и зачарованно приблизился. У него всё трепыхалось внутри. К тому же свело желудок.

— Не бойся, не бойся, мой маленький.

Белая рука сказочной феи отломила и дала кусочек батона утке, другой — Косте. Вместо того чтобы бросить хлеб в пруд, растерянный Костя медленно принялся его жевать. Обнаглевший селезень, видя что кормёжка заканчивается, отодвинул утку и сожрал предназначавшиеся не ему подарки. Костя произнёс. заикаясь:

— К-какой наглый.

— Тебя как зовут? — раздалось в ответ.

Быстрый переход на «ты» в таких делах — половина дела. Знающие люди это понимают.

— Костя.

— Меня Катя. Ну, вот и познакомились. Сигареты у тебя не найдётся?

Костя никогда не курил, и никто из друзей и родственников. Такой грех. Ему показалось, что он ослышался. Катя не стала настаивать.

— Ну, нет и не надо.

Скоро они провалились в глубокое метро с серыми лампами и стихами Пушкина по стенам. Долго шли по бульвару, разговаривали. Костя рассказывал Кате про то, как Резо торгует палёными майками.

Катя смеялась, и её глаза превращались в озорные щёлочки. Косте это очень нравилось. Ему хотелось, чтобы она почаще улыбалась, и с этой целью он в своих рассказах кое-что присочинил. Например, Резо описал жирным и наглым, что не соответствовало действительности. Приврал он исключительно в целях вызвать расположение феи. То есть, почти бескорыстно.

Костя приехал к себе в общежитие института, когда на дворе бесповоротно стемнело. В комнате царил обычный беспорядок, коробки с готовой к продаже «палёной» продукцией, лежали, сваленные в углу. К столу прилипла тарелка с серыми макаронами. По комнате в синих спортивных штанах прохаживался Кондратенко, будто собираясь на пробежку. Общежитский народ — люди далёкие от спорта. Тем не менее костюмы носились днём, утром и вечером. Со стороны могло показаться, будто бы обитатели общаги находились в постоянной спортивной готовности.

Теперь Костя только и думал о Кате. Вспоминал, как она двигалась, как поворачивала голову, какие у неё складки на шее. И от этих шейных складок у него теплело на душе.

Катя с Костей ходили ещё несколько раз кормить уток. Помимо уток необычная костина подруга приручила в зоопарке ещё одного зверя. Им оказался странного вида козлёнок с витыми рожками. Козлёнок ждал прихода своей повелительницы и принимался прыгать, когда волшебница приближалась. Каждый раз перед встречей у студента Цыганкова происходил взрыв внутри. К тому же в его голове, такой умной и светлой, образовалось чёрная дыра по части идей, связанных с проведением досуга. Москву он почти не знал, а шатающихся по Москве приезжих не любили не только милиционеры.

Два раза ходили в ресторан быстрого питания. Там Катя брала себе салат и Костя тоже. А во второй раз блины с вареньем. Она их медленно ела, как будто это было так важно, с какой скоростью ты уплетаешь пищу. Ещё Катя имела обыкновение пользоваться во время еды ножом. Не то чтобы в общаге никогда ножом не пользовались, просто держать нож в одной руке, а вилку в другой было не принято. Когда ели, сжимали в одном кулаке хлебную корку, а в другом — вилку или ложку, помогая себе свободными пальцами. Ножом отрезали только то, что не отрывалось руками.

Костя хотел лишь одного: каждый день приезжать к катиному дому и стоять там день и ночь напролёт, ожидая свою возлюбленную. Она появлялась, и они шли в город. Иногда волшебница говорила вещи, от которых у Цыганкова мороз пробегал по коже. Например, что дети — обуза для свободного человека. С этим никак нельзя было согласиться. Костя отчаянно спорил. Ведь материнство — дар Божий. Или говорила, что у Лаймы Вайкуле прекрасный вкус и стиль. Костя не понимал про стилистов, Вайкуле казалась ему самовлюблённой и пустой, песня про вернисаж бессмысленной.

Так пролетело лето. Начался новый учебный год. Как-то раз они подошли к будке для приготовления шаурмы, продавец остолбенело уставился на Катю и страшно долго делал свою работу. Видимо, и у него в голове зашумело. В конце концов, свою трубочку с мясом он выронил на пол.

— О-от, шайтан, выскользнул. Скользкий какой. О-от, шайтан.

Он двумя пальцами взял шаурму с пола, как берут змею. Но не выбросил её, а отложил в сторону, чтобы чуть позже предложить следующему покупателю. Потом стал готовить заново, отрезал новый кусок и протянул Кате завёрнутый в фольгу мясной деликатес.

Сели на лавочку. Когда Катя доела свой кусок то, увидела в шаурме бумажку с телефоном и показала её Косте. Костя напрягся.

— Смешной дядька, — сказала Катя и выбросила телефон. — Я с твоего позволения покурю, а то луком пахнет.

Костя сморщился. Они сидели довольно долго, отвернувшись друг от друга, в молчании.

— Ну, ладно, расскажи, думал сегодня обо мне? — повернула Катя своё лицо, выпустила последнюю струю вверх, бросила окурок в сторону.

От близости зелёных глаз у него закружилась голова и закололо в груди.

— Думал, — ответил он. В его словах не было ничего кроме чистой правды.

Хотелось верить, у них с Катей всё будет по-другому, в смысле, чище и возвышеннее, чем в номерах общаги. Но что скажет отец, Цыганков-старший, по поводу костиного выбора? Вряд ли одобрит.

Вокруг ходили неосторожные прохожие, один из них бросил в урну стаканчик от мороженого, но не попал. Катя кривила губы.

— Куда бы нам теперь пойти? — спросила Катя, цепляясь взглядами за мешавших ей людей.

— Что? — ответил влюблённый по уши Костя.

Катя сидела совсем близко и злилась на застенчивого кавалера, которому мешали не прохожие, а собственные руки, вымазанные в майонезе. Теперь они смотрели друг на друга не отрываясь. Вдруг Костя приблизился к Кате, или это Катя неосторожно так пододвинулась. Но в одно мгновение он коснулся Кати губами. Ощутил лёгкий привкус её тела, запах табака и шаурмы.