Алексей Курилко - Земля вращается со скрипом

Как пошутил безымянный юморист: «Дорогая, если бы не ты — мы были бы идеальной парой».

Холостяки, которые смеют роптать на свою жизнь, попросту не ценят то, чем обладают. Абсолютной свободой в быту.

Не спорю, в холостяцком существовании есть свои неудобства. Скажем, некому заняться хозяйством. Самому-то некогда. Сам не привык. Э! А кто приготовит еду? Кто погладит брюки? Кого погладишь ты, кого обнимешь на ночь? С кем обсудить новый бестселлер? На ком сорвешь злость после неудачного дня, неприятностей на работе.

Женатым особям в этом смысле легче. Этот самый «кто-то» всегда под боком. Да, женатому легче. Я так думаю.

Когда-то я жил с родителями. Потом сам. Потом с женой, но с другой. И снова сам. Самому лучше.

Я не закоренелый холостяк, хающий семейную жизнь, ни разу не стоявший перед бесстрастным лицом заведующего загса. Я помню тяжелые оковы брака. Я носил ошейник супружеского долга.

Я был и по ту и по другую сторону. Я знаю, о чем говорю: женатому легче, а одинокому лучше.

Дело еще и в том, что я — смею надеяться — натура творческая. А жена творческого человека, как известно, должна сделать для мужа лишь три вещи — накормить, вдохновить и… не мешать. Такой вариант меня бы устроил. И чтоб при этом она была молодой, красивой и с не проходящим чувством юмора. Однако где такую найти? Способную на подобную самоотверженность… Таких ныне уже не делают… Не производят… Да и смею ли я надеяться, что заслуживаю на столь редкую в наше время женщину? Впрочем, надеяться смею.

Моя позиция наверняка кажется несколько эгоистичной. Ну что ж, так и есть… Признаю, так и есть.

В юности я мечтал о разных профессиях. Не об одной. Видел себя знаменитым писателем, скандальным поэтом, популярным артистом… В крайнем случае был согласен влачить псевдопраздничное существование ресторанного шансонье… (Словом, до чернорабочего мечты не опускались). В том числе мечтал работать на радио. Такой вид деятельности и нехитрого заработка, казалось, подходил для меня наилучшим образом. А что? Знай себе — сиди и трепись в свое удовольствие. Язык без костей, словарный запас в норме.

Эта мечта, к сожалению, тоже сбылась. Мечты, в принципе, имеют особенность сбываться. В этом их коварство.

Да, теперь я жалею о том, что стал радиоведущим.

Ладно. Далекие годы. Ума нет. Но как меня угораздило в сознательном возрасте стать радиоведущим? На свою дурную голову. Ведь я уже и писал тогда, и снимался, и в театре играл…

Работа действительно не пыльная. А для молодого болтуна с фантазией и чувством юмора — даже в радость. Плюс спокойное ощущение… нет, скорее всего просто глубокая вера… что нужен, полезен, приятен… Но есть одна неприятная мелочь, мешающая в полной мере наслаждаться моей работой, — я катастрофически не высыпаюсь. И не могу к этому привыкнуть. При том, что человек, есть такое мнение, ко всему привыкает.

Вряд ли я сова по натуре. Куда вероятней, жаворонок. Мне не тяжело проснуться в пять утра. Если б только накануне я ложился хотя бы в одиннадцать. Так нет же! Каждый вечер что-то препятствует этому. То книгу куплю и читаю до двух, то новый фильм смотрю, то дела амурные, а во время оных люди, как и встарь, часов не наблюдают.

Мои ежеутренние подъемы сопровождаются проклятиями. Я матерю всех и вся: себя, коллег, начальство, радиостанцию и даже Попова с Маркони, как основных подозреваемых в изобретении радио.

Еще десять лет назад, когда мне было двадцать три, четырех-пяти часов для сна хватало вполне. Но теперь силы уже не те. По утрам глаза красные, морда мятая, в мозгу предрассветный туман и сумятица… Контрастный душ и чашка дымящего кофе взбадривают меня на некоторое время, но уже в салоне такси по дороге на радиостанцию я начиню кунять и позевывать.

Короче говоря, окончательно я просыпаюсь лишь на работе, во время эфира. В общем, ужас.

И тем не менее, я все еще радиоведущий.

Я навсегда ушел из дома. Я больше не муж. Вернее, я больше не претендую. Я даже не алкоголик — завязал полтора года назад, надеюсь безвозвратно. Покинул театр…

Многое, очень многое для моего завидного возраста, в прошлом. Только радио и мои записные книжки — в настоящем.

Еще есть будущее… А в будущем… Что ждет меня в будущем?

У нас эфир с семи до десяти. Мой соведущий — Александр Лирчук. Старше меня на шесть лет. А куда энергичней, бодрее, я бы даже сказал, моложе меня, несмотря на его рано поседевшую голову.

Мы отлично работаем в паре. Должно быть благодаря тому, что мы слишком разные. И как бы дополняем друг друга. Он прекрасно разбирается в современной музыке, а я более склоняюсь к ретро. Он фанатичный «планокур», я же предпочитаю (пардон, предпочитал) спиртное; он ярый националист, а я что-то вроде космополита; он всегда в курсе политической жизни, я же абсолютно аполитичен.

В эфире каждый из нас вещает на своем родном языке: он на украинском, я на русском.

Лирчук работает в своей обычной пафосной манере, но с легким налетом иронии. Ирония и пафос зачастую несовместимы. Но ирония снижает торжественность и воодушевленный официоз, а пафос в свою очередь ретуширует явную насмешку.

Я же выступаю в образе дяди Гриши — шепелявового алкаша и бабника преклонных годов. Дядя Гриша очень удобный для меня персонаж. Он был рожден, как и «Черный Пьеро» Вертинского, дабы скрыть свою начальную неуверенность в себе. Даже не персонаж, а народный персоныш. Он прямодушен, простоват и болтлив до потери самоконтроля. Дядя Гриша — родом из народа. Причем из народа советского. Но и двадцать лет демократии сделали свое черное дело. Никаких внутренних тормозов. Что думает, то и выдает. Дядя Гриша не верит властям. По его мнению, все госчиновники — бюрократы и взяточники, а политики — жулики и лицемеры.

Судя по ежедневным сообщениям наших постоянных слушателей — люди любят дядю Гришу и верят в его существование. Верят, что он реален. Они пишут ему, звонят, просят совета по житейским вопросам, просто желают побеседовать. Жаждут неформального общения с ним!

Мне приятно и легко говорить от его имени. Он — пьяный рупор эпохи… Хмельной глас народа. Таких часто видишь в так называемых «ганделыках». Но представить, что такого пустят на радиостанцию, к микрофону, — невероятно! Немыслимо.

Мне нравится работать дядей Гришей. Да и какая это работа? Баловство. Безобидное хулиганство. Всегда на грани фола. На самом краю…

А вот начальству мой дядя Гриша встал поперек горла, и только его популярность и постоянное заступничество Лир-чука спасают старика от увольнения. И такое зыбкое положение тянется довольно долго. Но я чувствую, что неизбежный конец моей радиокарьеры уже близок.

В семь тридцать пять, после беспредметного трепа, начинается поэтическая рубрика: «Сосюрыны дети». Сосюра, насколько я помню, это украинский пиит, которого никто добровольно уже не читает.