Фрэнк Маклинн - Чингисхан. Человек, завоевавший мир

С большой неохотой Джучи построил свою армию в боевые порядки, прекрасно осознавая, что уступает в численности примерно в соотношении один к трем (двадцать тысяч против, возможно, шестидесяти). Его армия действовала как всегда молниеносно и решительно, конница правого фланга смяла вражеский левый фланг. Но правое крыло шаха под командой самого талантливого из его полководцев, его сына Джелал ад-Дина, поступило таким же образом с монгольским левым флангом. Правые фланги двух армий двигались по кругу, весь день ожесточенно избивая друг друга, пока не стемнело [1285] RT I pp. 235–236; JR I pp. 269–270. . Шах твердо намеревался возобновить схватку на следующий день, зная, что численное превосходство решит все дело, но монголы совершили свой излюбленный трюк: ушли под покровом темноты, оставив на месте лагеря горящие костры, как будто они все еще там [1286] JB II pp. 371–373; Barthold, Turkestan pp. 369–372. . Мухаммед мог засчитать себе техническую победу, но в действительности его поразила и даже напугала ярость боевого духа монголов. Некоторые историки высказывают предположение, будто у Мухаммеда, по природе неврастеника, с того дня развился «комплекс» боязни столкновений с монголами на поле боя — что будет иметь самые тяжелые последствия [1287] Nesawi [Nasawi], Djelal ed-Din Mankobirti pp. 19–20; Grenard, Genghis p. 140. .

Когда о битве доложили Чингисхану, он предпочел не придавать ей никакого значения, как второстепенному событию, произошедшему из-за гипертрофированной территориальной чувствительности правителя. Пропаганда Хорезма, особо отмечавшая, что шах персонально не принимал участия в сражении и его не санкционировал, помогла Чингисхану не воспринимать результат как личное оскорбление. Он решил обменяться посольствами и заключить договор о торговле и урегулировании пограничных разногласий. Шах отправил миссию во главе с Бахой ад-Дин Рази, которого Чингисхан принимал с великими почестями и даже позволил посетить Китай и увидеть масштабы завоеваний. Чингисхан сказал посланнику, что хотел бы заключить пакт по всем спорным проблемам, и просил передать Мухаммеду такие слова: если Чингисхан в этом мире повелитель Востока, то шах — повелитель Запада [1288] JB I pp. 303–304; Barthold, Turkestan pp. 393–394. . По беспечности или по злому умыслу Баха передал послание в таком виде: «Если я властелин восхода солнца, значит ты — властелин его заката» [1289] JR II p. 966. — с очевидным смыслом наращивания власти и могущества в одном случае и упадка — в другом.

Чингисхан с пренебрежением отнесся к дарам, привезенным Бахой от Мухаммеда — шелковым и хлопчатобумажным тканям, сказав приближенным: «Этот человек воображает, что мы никогда не видели такие вещи?» [1290] d'Ohsson, Histoire I p. 205. Тем не менее, в 1218 году он отправил в Бухару посольство под началом своих высших мусульманских чиновников Махмуда Ялавача и Юсуфа Канки с богатыми дарами, среди которых был и внушительный самородок золота, найденный в Китае [1291] JB I p. 304. . Устное послание мира и дружбы заканчивалось словами, в которых шах назывался «моим сыном», что привело Мухаммеда в бешенство, поскольку так феодалы называли своих вассалов. Он обозвал Ялавача шпионом и пригрозил казнить на месте, если посланник не согласится быть доносчиком и не сообщит все секреты Монгольской империи. Но Ялавач был не из тех, кого можно взять голыми руками: он выкрутился из трудного положения, заговорив шаха второстепенными деталями и банальностями, оказавшими на Мухаммеда успокоительное влияние [1292] Barthold, Turkestan pp. 396–397. . Он сообщил, что у Чингисхана нет намерений развязать войну, ему надо лишь завершить покорение Цзинь, но, в любом случае, армия Хорезма сильнее и многочисленнее монгольских туменов, и царство Чингисхана не идет ни в какое сравнение с могущественной империей, созданной Мухаммедом, новым суперменом ислама. Убаюканный лестью и восхвалениями, шах размяк и разрешил Ялавачу и Юсуфу Канке вернуться домой [1293] Barthold, Turkestan pp. 396–397. .

Но в глубине души шах затаил злобу и жажду мщения. Он промедлил с вторжением в Каракитай в 1216 году, и монголы первыми оказались там; он мечтал о завоевании Китая и расстроился, узнав, что монголы захватили и разорили Пекин [1294] JR I p. 270. ; он собирался уничтожить халифат в Багдаде, если бы не помешали вести о вторжении меркитов и куманов (в чем виновны исключительно монголы), отвлекшие его внимание. Трудно сказать, знал ли шах о том, что его злейший враг халиф аль-Насир уже вошел в контакт с Чингисханом, прослышав о религиозной терпимости монголов в побежденном Каракитае. Маловероятно, чтобы Чингисхан просил халифа напасть на Мухаммеда — это означало бы настоящее бедствие для ислама, если бы даже и принесло личное удовлетворение — но, в любом случае, Чингисхан никогда не позволял себе подпасть под влияние других самодержцев [1295] JB II pp. 390–391; Hartmann, An-Nasir pp. 83–84; Spuler, Muslim World II p. 8. . Только по глупости шах мог решиться на поход против Багдада в 1217 году, закончившийся катастрофой. Упорное сопротивление курдов по всему маршруту и жуткие снежные бураны в горах Загрос положили конец этому безумному предприятию [1296] Hartmann, An-Nasir p. 82; Barthold, Four Studies I p. 88. .

Ялавач едва успел покинуть территорию шаха, как в северный хорезмский город Отрар прибыл огромный монгольский торговый караван. В нем, помимо пятисот верблюдов, находились 450 мусульман-купцов, эскорт из сотни монгольских всадников и личный посланник Чингисхана. Прибытие каравана, почти совпавшее с отъездом Ялавача и Юсуфа Канки, достойно отдельного комментария. Он был послан по личному распоряжению Чингисхана, вложившего в него почти весь операционный капитал [1297] Thomas T. Allsen, 'Mongolian Princes and their Merchant Partners, 1200–1260, Asia Minor, 3rd series 2 (1989) pp. 83–126 (at p. 91). . К тому времени уже сложился крепкий дружеский альянс между Чингисханом и влиятельным, вездесущим корпусом исламских торговцев. Они давно рвались на заманчивый китайский рынок, и победоносный хан помог им в этом [1298] Minorsky, Sharaf al Zaman Tahir Marzavi (1942) pp. 14–15; Hourani, Arab Peoples p. 112. . Партнерство было взаимовыгодное; мусульмане были полезными посредниками, очень важными по двум причинам: монголы тогда покупали одежду за рубежом и нуждались в агентах для транзакций; кроме того, они фактически уничтожили сельскохозяйственные земли на севере Китая и нуждались в импорте зерна. Общие интересы крепили коммерческий союз, и никаких барьеров, казалось, не существовало: исламских купцов привлекала получившая широкую известность религиозная толерантность Чингисхана [1299] JB I pp. 77–78; Lech, Mongolische Weltreich p. 19; Barthold, Four Studies I p. 71; Vladimirtsov, Genghis p. 93. . К тому же, мусульманские купцы были поставщиками важных разведданных.