Фрэнк Маклинн - Чингисхан. Человек, завоевавший мир

Торговая миссия в Отрар имела целью побудить Хорезм к тому, чтобы снять эмбарго, из-за которого возник дефицит одежды в Монголии. Как только шах отобрал у Каракитая Трансоксиану, он обрезал и торговые пути между Восточным Туркестаном и Трансоксианой; личный посланник Чингисхана и должен был добиться отмены этого запрета [1300] Biran, Qara Khitai p. 138. . Некоторые критики утверждают, что Чингисхан сам позволил бессовестным и коварным исламским купцам втянуть себя в торговую войну; другие авторы полагают, что он всего лишь пытался выяснить истинные намерения шаха. Бытует и такое мнение: огромный караван с несметными богатствами предназначался для того, чтобы произвести впечатление на шаха и поразить его воображение торговым и покупательным потенциалом Монголии [1301] Eisma, Chinggis Qan pp. 78–79; d'Ohsson, Histoire I pp. 205–206. .

Вне зависимости от истинного предназначения каравана, то, что произошло после его прибытия в Отрар, прокатилось эхом по всей Азии. Иналчук Каир-хан, правитель Отрара, рассвирепел и приказал убить всех своих 550 гостей (уцелел лишь один). Он утверждал, что сделал это по необходимости, поскольку экспедиция предназначалась для шпионажа.

Утверждение абсурдное. Любые деловые и торговые визиты в другую страну во все времена можно было изобразить как «шпионские» в запредельном варианте толкования этого понятия. Естественно, любой караван, прибывая в любое место, обязательно собирал информацию о местопребывании; поступать иначе было бы противоестественно в полном смысле этого слова [1302] Togan, Flexibility and Limitation p. 57. . Он также заявлял, что один участник миссии, давний знакомый, обратился к нему, назвав прежним именем (Иналчук), а не в соответствии с новым титулом правителя (самостийным Каир-ханом) — и это тоже абсурд. Вполне возможно, и это предположение уже высказывалось, что правителя разозлила похвальба гостей своими богатствами [1303] Vernadsky, Mongols and Russia p. 117. , но истинная правда, скорее, заключается в том, что им овладела элементарная алчность. С другой стороны, трудно представить, чтобы эта кровавая акция, чреватая грандиозным международным скандалом, могла быть совершена без одобрения шаха. Некоторые историки считают, что правитель сначала получил согласие Мухаммеда; по мнению других авторов, шах приказал ему совершить резню [1304] JR II p. 967. . Таким образом, либо сам шах поддался алчности и решил поделиться огромной наживой с правителем (возможно, зная о масштабах инвестиций Чингисхана), либо уже настроился на войну с монголами и дал им бесспорный casus belli [1305] The Otrar incident is well documented and comprehensively commented on in RT I p. 234; JB I pp. 79–80, 304–305, 367; IAA III pp. 204–205; JR I p. 271; Barthold, Turkestan pp. 398–399; Pelliot, 'Notes sur le "Turkestan",' loc. cit. pp. 52–53. .

В живых остался лишь один человек, погонщик верблюдов, чудом избежавший бойни. Он мылся в бане, когда началась резня, и прятался за печью парилки, когда воины правителя рыскали в поисках жертв. Потом он три дня и три ночи скрывался на вершине горы и проделал тяжелый обратный путь, чтобы рассказать о бойне Чингисхану.

Снова Чингисхан проявил экстраординарную сдержанность. Шах не только нанес ему непомерное личное оскорбление, но и нарушил базовые принципы международного права того времени, совершив, даже по стандартам Средневековья, злостное военное преступление. Помимо всего этого, Чингисхан понес колоссальные материальные убытки. Несмотря на чудовищность злодеяния, Чингисхан отправил новое посольство к Мухаммеду, состоявшее на этот раз из трех персон — дипломата-мусульманина и двоих монгольских грандов. Посланники сообщили, что Чингисхан готов простить шаха и согласиться с тем, что инцидент произошел по вине слабоумного Иналчука, при условии, что Мухаммед выдаст правителя для суда в Монголии. Взбешенный Мухаммед обвинил посольство в неслыханной дерзости, убил мусульманина-дипломата и отослал обратно двоих монголов, повелев остричь наголо и опалить бороды [1306] JR II p. 967; Bretschneider, Mediaeval Researches I p. 277; Barthold, Turkestan pp. 397–399. .

Наконец, Чингисхан тоже прогневался, сказав презрительно о шахе: «Он не государь, а бандит» [1307] JR II p. 1141. . Затем он поднялся на гору Бурхан-Халдун и три дня молился Тенгри, прося победу в guerre à outrance , которую уже решил объявить Мухаммеду. По иронии судьбы, посольство Мухаммеда, вернувшись от Чингисхана (возможно, они даже пересеклись с остриженными монголами, возвращавшимися домой), сообщили шаху печальные вести о гигантской мощи и потенциале Монгольской империи. Выслушав послов, Мухаммед пришел в уныние и будто бы сказал: если бы знал обо всем этом, то никогда бы не допустил резню в Отраре [1308] IAA III pp. 205–206. .

В любом случае, раскаяние запоздало. Чингисхан отправил шаху последнее послание: «Ты убил моих людей и моих купцов и отобрал у них мое имущество. Готовься к войне, ибо я иду на тебя с войском, с которым ты не совладаешь» [1309] IAA III p. 206. . Встревоженный Мухаммед собрал большой военный совет, на котором сановники заверили его в том, что сила на их стороне. Монголы должны преодолеть практически непроходимые горные хребты, и к тому времени, когда будут пройдены горные кряжи, ущелья и река Яксарт, они будут валиться с ног в изнеможении и станут легкой добычей [1310] IAA III p. 206. . Советники напомнили также, что монголы любят навязать противнику битву как можно раньше — именно так они громили армии империи Цзинь в первый год кампании в Китае. Самый лучший выход — не следовать правилам, навязываемым Чингисханом, а укрываться в укрепленных городах, которые монголы с их примитивными осадными орудиями не смогут взять, но откуда в подходящий момент можно делать вылазки и уничтожать врага. Они предлагали, в сущности, стратегию, которую римляне применили против Ганнибала, а русские — в 1812 году против Наполеона [1311] These issues relate to the classic theories of strategy set out in Liddell Hart, Strategy. See also Bond, Basil Liddell Hart; Alex Danchev, 'Liddell Hart and the Indirect Approach,' Journal of Military History 63 (1999) pp. 313–337. .

Однако советники забыли два важных обстоятельства. Их логический вывод об истощении монгольских войск ко времени подхода к Хорезму предполагал, что шах должен дать им бой именно здесь и прежде, чем они успеют отдохнуть и набраться сил. Второй момент: хотя армии Мухаммеда и обладали численным превосходством в соотношении два к одному, оно утрачивало свою значимость, если они собирались сражаться за крепостными стенами. Иными словами, они не будут иметь местного силового превосходства. Войска будут рассредоточены на большом пространстве, а монгольская единая армия будет уничтожать их по отдельности. Это классический догмат преимуществ концентрации сил [1312] Clausewitz, On War. .

Чингисхан как всегда тщательно готовил новую кампанию: составлялись карты, многократно уточнялась организация интендантства и коммуникаций, изучались природные особенности местности. На военных советах были рассмотрены все потенциальные преимущества. Самым важным из них была незрелость и хаотичность государственного устройства Хорезма. Империя шаха существовала менее двух лет, и она подрывалась изнутри раскольническими тенденциями разного рода. Основная опасность заключалась в антагонизме между кочевниками-тюрками, которых Мухаммед использовал в роли конников, и оседлыми иранцами. Шах не мог держать в узде воинство, буйствовавшее по всей империи, ожесточая крестьянство, страдавшее еще и от насилия и произвола сборщиков податей. Если бы шах даже и смог приструнить иностранных наемников, то не стал бы делать этого, поскольку полностью зависел от их прихотей [1313] Ratchnevsky, Genghis Khan p. 124. . Если империя Чингисхана была централизованным образованием, в котором старые местнические узы верности были заменены новой десятичной системой лояльности, то в Хорезме полностью отсутствовала какая-либо основа для действительного патриотизма или esprit de corps [1314] Чувство общности интересов, товарищество ( фр .). . Став жертвой собственного благосостояния, весь регион стремился к тому, чтобы распасться на отдельные сегменты, каждый из которых относился бы к интересам всей империи с позиции «а что я буду иметь?» (в Китае благосостояние ограничивалось рамками элиты, и милитаризированное крестьянство оказывало жесткое сопротивление). В данном случае многоязычный характер государства шаха не играл никакой роли [1315] Bregel, Firdaws al-Iqbal; D. N. Mackenzie, 'Khwarezmian Language and Literature,' in Yarshater, ed., Cambridge History of Iran (1983) III part 2 pp. 1244–1249. .