Фрэнк Маклинн - Чингисхан. Человек, завоевавший мир

Действительно, шах неплохо показал себя в войне против Мухаммеда Гури и гуридов в 1203–1206 годах, но тогда он действовал в единстве с могущественным Каракитаем [1326] Vambery, Bokhara p. 111. . Даже если по какой-то случайности монголам и придется сражаться со всей армией Хорезма, то их полководцы все равно могли быть уверены в своей победе. У шаха действительно было значительное численное превосходство, но ему недоставало тех преимуществ, которых в избытке имелось у монголов: железной дисциплины, беспрекословного повиновения хану, способности стойко переносить лишения. Выносливость и стоическое отношение к трудностям и страданиям на марше, перед битвой и во время битвы и превратили монгольскую армию в устрашающе грозную силу. Кроме того (в оправдание шаха), у его воинства не было реальных стимулов, монголов же привлекала перспектива большой поживы и обогащения [1327] d'Ohsson, Histoire I pp. 212–213. . Для действенного противостояния монголам Мухаммед должен был превосходить их стойкостью, отвагой и военным искусством, но с самого начала было ясно, что у него отсутствовало и то, и другое, и третье. Шах явно настроился на то, чтобы спрятаться подальше от фронта сражений — то ли поддавшись уговорам генералов, то ли испугавшись пророчеств астрологов. Что касается Чингисхана, готовившегося к войне, то для него знамения были самые благоприятные.

Иногда высказывается мнение, будто реакция Чингисхана на кровавую расправу в Отраре была запоздалая, будто он предпринял практические действия лишь через два года [1328] JR I p. 272. . В действительности он отреагировал, можно сказать, моментально. Занимаясь одновременно организацией воссоединения основных сил в верховьях Иртыша, Чингисхан отдал приказ Джучи и Джэбэ, находившимся в Каракитае с 30-тысячным войском, незамедлительно выйти на запад. Им предстояло в зимнее время совершить безумный переход по заоблачным горным перевалам, но кто посмеет возразить великому хану? Хребет Алтынтаг вынуждал путешественников идти либо севернее Тянь-Шаня, либо южнее реки Тарим через жуткую пустыню Такла-Макан. Торговые караваны обычно избирали южный маршрут, страшась крутых горных перевалов, но путники, опасавшиеся нехватки воды больше, чем отвесных скал, предпочитали северный вариант [1329] This is the area associated with the later famous travellers Aurel Stein, Sven Hedin, Albert von Le Coq and Paul Pelliot (see Christopher Baumer, Southern Silk Road). For the Tarim basin see W. Barthold, 'Tarim,' loc. cit. I p. 673. For the Taklamakan Desert see Gunnar Jarring, 'The Toponym Taklamakan,' loc. cit. pp. 227–240; Bahn, World Archaeology pp. 134–135. The Taklamakan desert was also important in eighteenth-century Chinese history (see Perdue, China Marches West). . Джэбэ и Джучи с 30-тысячным войском без вариантов могли идти только северным путем, но они, похоже, не пошли традиционным маршрутом через Джунгарию, а свернули на юго-запад и нашли перевал где-то между Памиром и Тянь-Шанем, вероятнее всего, через Алтайский хребет (источники не дают ясного ответа на этот счет). По-видимому, это было ущелье Терек-даван с круглогодично действующим перевалом на высоте 13 000 футов, которым позднее пользовались каракитаи и по которому прошел Марко Поло [1330] Yule, Cathay I p. 192. The pass is located at 39° 56' N, 73° 41' E. . Монголы добирались до этого перевала с большими муками — преодолевая бураны и увязая в сугробах глубиной 5–6 футов; лошадей они укрывали шкурами яков, а сами согревались в двойных тулупах. Из-за нехватки еды им часто приходилось вскрывать вены у своих коней и пить кровь. Неудивительно, что конница поредела: лошади гибли в снегу, и погибших коней сразу же поедали их всадники.

Весной 1219 года монголы прибыли в Ферганскую долину, совершив переход, сопоставимый с альпийской эпопеей Ганнибала [1331] Bretschneider, Mediaeval Researches I pp. 13–15. . Туркестаном тогда называлась вся огромная территория от современного Китая до Каспия, и без преувеличения можно сказать, что Ферганская долина была торгово-индустриальной жемчужиной всего этого региона. Здесь добывали золото, серебро, бирюзу, ртуть, железо, медь, нафту, битум, изготавливали жернова, благовония, одеяния, оружие, иглы, ножницы, горшки, луки, колчаны, кожи, покрывала, льняные и хлопчатобумажные ткани. Здесь было множество рисовых полей, садов и виноградников; пастбищное животноводство в основном ограничивалось разведением коз, лошадей и мулов [1332] Le Strange, Eastern Caliphate pp. 497–488. . И вся эта страна «с молочными реками и кисельными берегами» должна была достаться монголам за здорово живешь.

Вести о появлении монголов в Фергане серьезно обеспокоили шаха Мухаммеда II, уверовавшего в то, что любая армия с востока могла прийти только северным путем — через Джунгарские ворота. Подтверждалось и предупреждение Джелал ад-Дина о том, что надо готовиться к вторжению монголов с востока. С другой стороны, сразу же проявились пораженческие настроения при дворе. Большинство советников в ближайшем окружении шаха уговаривали его бросить Трансоксиану и отойти в Хорасан или в афганский Газни и создать там неприступный бастион, о который монгольские орды расшибутся и лишатся силы духа. Шах от рождения не был лидером, но заявил, что по велению Аллаха должен напасть на монголов, назвал Чингисхана идолопоклонником и пожаловался, что монголы ударили его под дых, вторгнувшись в Китай [1333] JR II pp. 963–966; JB II p. 376; Ratchnevsky, Genghis Khan p. 120. . Он не мог стерпеть оскорбительные сообщения о том, что монголы разоряют Фергану, набрал большую армию и двинулся на войну.

Наказы отца запрещали Джучи вовлекаться в открытые сражения с шахом; его роль сводилась к тому, чтобы отвлекать хорезмийцев, пока Чингисхан не пройдет через Джунгарские ворота [1334] Bira Shagdar, 'The Mongol Empire in the Thirteenth and Fourteenth Centuries,' in Elisseeff, Silk Roads pp. 127–144 (at p. 133). . Джучи отличался упрямством и не любил исполнять приказы. Джэбэ настаивал на том, чтобы отойти к подножью гор и заманить шаха подальше от Отрара, куда Чингисхан собирался нанести удар. С видимым удовольствием Джучи отверг предложение генерала, пользуясь прерогативой принца крови, и укоризненно заметил, что этим поступком монголы сознались бы в своей трусости.

Источники по-разному описывают произошедшую битву. По одной версии, монголы были не в лучшей форме после тяжелого и длительного перехода, не применили свои обычные коварные тактические приемы, а напали на противника в лоб. По другой версии, они прибегли к стандартной тактике — вначале легкая конница ошеломила противника лавиной стрел, а затем на него пошла и добила тяжелая кавалерия. Высказывалось предположение, будто сам шах чуть не попал в плен [1335] For different accounts of this battle see Lamb, March of the Barbarians pp. 124–125, 133–134; Chambers, Devil's Horsemen pp. 9–10; Gabriel, Subotai pp. 78–79. . В любом случае, и с наступлением ночи исход битвы был неясен, хотя монголы, уступавшие в численности (возможно, их было 25 000, а хорезмийцев вдвое больше), превзошли противника во всем другом — в скорости, мобильности и предприимчивости.