Фрэнк Маклинн - Чингисхан. Человек, завоевавший мир

Чингисхан собирался одарить Джэбэ новыми высокими почестями, но полководец неожиданно умер от лихорадки неизвестного типа. Некоторые авторы совершенно безосновательно предположили, что он умер от ран, полученных в битве с булгарами на Самарской Луке. Во-первых, крайне маловероятно, чтобы Джэбэ находился в авангарде в этот день, а, во-вторых, вряд ли он выдержал бы все переходы после смертельного ранения. Утверждается, что он умер у Тарбагатая, горной гряды к западу от Алтая, на границе между современным Казахстаном и Монголией — то есть в местах, расположенных на расстоянии пятисот миль от Самары [1718] JR II pp. 1102–1103; Chambers, Devil's Horsemen p. 31; Rachewiltz, In the Service pp. 19–20; Hartog, Genghis p. 123. For a judicious analysis of Jebe see Rachewiltz, Commentary pp. 533–538. . Чингисхан тяжело переживал его утрату. Субэдэй, возможно, был величайшим стратегом, но вряд ли стоит подвергать сомнению и то, что Джэбэ был «величайшим кавалерийским генералом за всю историю мира» [1719] Liddell Hart, Great Captains Unveiled. . И через восемь веков поражает грандиозность совершенного им совместно с Субэдэем западного похода. За три года они проскакали 5500 миль — самый протяженный в истории кавалерийский рейд — одержали победу в семи крупных сражениях (обычно против превосходящих сил), в бесчисленных мелких стычках и схватках, опустошили множество городов и поселений и открыли для Чингисхана неизвестный мир Руси и Восточной Европы. Субэдэй наверняка создавал задел наперед, оставляя за собой сеть шпионов и агентов, которые обязывались информировать монголов обо всех событиях и переменах на западе.

Без сомнения, предприятие было дорогостоящее. В походе Джэбэ и Субэдэй потеряли 10 000 человек, а масштабы опустошения, разрушений и убийств, совершенных ими, были ужасающие даже по монгольским меркам [1720] George Lane, 'The Mongols in Iran,' in Daryaee, Iranian History pp. 243–70 (at p. 248); d'Ohsson, Histoire I p. 323. . Молниеносность, мобильность и военная искусность создали монголам образ несметной, вездесущей и неодолимой орды. Арабский историк Ибн аль-Асир писал: военные достижения Джэбэ и Субэдэя в 1220–1223 годах были настолько невероятны, что последующие поколения ислама не будут признавать их как реальные исторические события [1721] IAA III p. 215. . Двое монгольских полководцев, возможно, не были волками какого-либо бога, но для самих монголов они, безусловно, были гончими, готовившими ад для сошествия собственно сына Божьего — Чингисхана.

История жизни Чингисхана и монголов иногда представляется нескончаемой чередой массовых убийств, графически отмеченных курганами из белых черепов. Конечно, это не так. И при нем, и до него существовала «степная интеллигенция», интересовавшаяся чужеземной торговлей, особенностями оседлого образа жизни, грамотой и даже абстрактным мышлением [1722] Rachewiltz, In the Service pp. 95–96. . Об этом свидетельствует хотя бы то, как бережно монголы относились к оазисам и караван-сараям, дававшим приют и путешественникам, и войскам на марше. Нам известны два типа таких стоянок. Один из них являл собой большой двор с крытым загоном для вьючных животных и отдельным жильем для путников с горницами для религиозных обрядов и медитации. Другой тип состоял из двух дворов — переднего общего и заднего, более благоустроенного — с удобными и уединенными спальнями [1723] Asimov & Bosworth, History of Civilizations iv part 2 pp. 510–512. . Монголы никогда не разрушали караван-сараи, а, напротив, старались их усовершенствовать и наилучшим образом приспособить для постоя.

Практической стороны жизни степных людей мы уже касались не раз. Теперь — о духовности. Удивительно, но обнаруживается взаимное притяжение между монголами и приверженцами суфизма в Иране. Последователи суфизма, грубо говоря, представители мистицизма в исламе, в значительной мере признавали право Чингисхана заявлять о божественном предназначении управлять миром. Они верили в то, что монголам благоволит Бог, одаривший их военными талантами и преданными соратниками; некоторые даже были склонны думать, что Чингисхан наделен божьей защитой, которой обычно удостаивались только дервиши [1724] Devin DeWeese, 'Stuck in the Throat of Chingiz Khan: Envisioning Mongol Conquest in some Sufi Accounts of the Fourteenth to the Seventeenth Centuries,' in Pfeiffer & Quinn, Post-Mongol Central Asia pp. 23–60 (at pp. 32–33, 52). . В особенности удивляет их искренняя убежденность в праведности борьбы Чингисхана против Мухаммеда и империи Хорезма. Будто бы духи были настолько рассержены роскошью и развращенностью шаха и его народа, что они упрашивали монголов: «О, неверные! Идите и убейте злодеев!» По понятиям приверженцев суфизма, причиной бедствий, обрушившихся на Иран и ислам, была алчность Мухаммеда, возжелавшего завладеть богатствами Чингисхана и укравшего их в Отраре, а в разрушении Хорезма они видели божью кару за нечестие [1725] Devin DeWeese, 'Stuck in the Throat of Chingiz Khan: Envisioning Mongol Conquest in some Sufi Accounts of the Fourteenth to the Seventeenth Centuries,' in Pfeiffer & Quinn, Post-Mongol Central Asia pp. 46–49. .

Верно то, что некоторые ведущие суфии, такие как Наджм ад-Дин аль-Кубра и его ученик Маджд ад-Дин, не перешли к монголам. Наджму был предложен безопасный побег из Хивы, когда монголы осадили город, но он остался и продолжал сражаться вместе с компатриотами. История гласит, что его убили на главной площади, когда он забрасывал камнями наступавшего врага [1726] Hamid Algar, 'Some Observations on religion in Safavid Persia,' Iranian Studies 7 (1974) pp. 287–293; Devin DeWeese, 'The Eclipse of the Kubraviyah in Central Asia,' Iranian Studies 21 (1988) pp. 45–83; Lawson, Reason and Inspiration p. 303. . Маджд ад-Дин укрылся в Анатолии, хотя, согласно ортодоксальной суфистской трактовке, его изгнали за похвальбу спиритуалистическими способностями [1727] DeWeese, 'Stuck in the Throat,' loc. cit. pp. 42–43, 46–47. . Со своей стороны, Чингисхан всегда восторгался священнослужителями и их прославленной духовной энергией, и эта увлеченность со временем породила один из самых занимательных эпизодов для летописцев.

В процессе завоевания Китая Чингисхан узнал о новом религиозном культе, заинтересовавшим его по двум причинам. Во-первых, этот культ мог стать «универсальной» религией, которая бы прекратила духовные метания и споры и позволила его подданным жить в гармонии. Во-вторых, и это было для него самое важное, в нем содержались рецепты долголетия и даже бессмертия. Монголов всегда завораживала такая перспектива, и они проявляли незаурядный интерес к папе римскому лишь из-за того, что ему, по слухам, было 250 лет. Наша история, которую мы собираемся изложить, началась в 1159 году, когда даосский монах Ван Чунъян основал радикальную секту, известную теперь под названием Цюаньчжэнь-цзяо («Школа совершенной истины» или «Учение совершенной истины») и интерпретировавшую даосизм столь же сурово и аскетически, как это делал орден францисканцев в отношении христианства. Традиционный даосизм уже превращался в некий организованный культ с собственной иерархией и собственным «папой», со своими заклинаниями, талисманами и провинциальными магами-лекарями [1728] Kohn, Daoism; Silvers, Taoist Manual. . Ван Чунъян решил очистить его от всех «приращений». В определенной степени Цюаньчжэнь можно толковать как даосизм, заквашенный на буддизме и дополненный аскетизмом и безбрачием — совершенный и точный образчик религии для правителей династии Тан в Китае [1729] Vincent Goosaert, 'Quanzhen,' in Pregadio, Encyclopedia of Taoism II pp. 814–820; Komjathy, Cultivating Perfection. .