Янко Веселинович - Гайдук Станко

— Бог с меня взыщет…

— А пока дойдешь до бога, я сам с тебя взыщу! — взорвался Станко.

Иван примолк.

Начинался день. Вставало солнышко, и его теплые лучи уже пробивались сквозь густую листву.

Вдруг все остановились. Заврзан залаял; ему ответили таким же лаем. Вслед за тем навстречу гайдукам вышло несколько вооруженных людей.

— Значит, с добычей? — спросил Ногич.

— С добычей, — ответил Заврзан. — Эти цепные собаки дались нам в руки, даже не пискнув.

— Идите, идите, атаман ждет вас.

Атаман с дружиной приветствовали их радостными возгласами. Зека привязал всю троицу к тонкому ясеню, а Алексу поднес к атаману.

Сречко склонился над ним.

— Ну как, брат, жив?

— Жив. Воды!

Сречко протянул ему свою баклажку:

— На, пей. Это подкрепит тебя.

Алекса сделал несколько глотков.

— Можешь встать?

— Попробую…

Подбежал Станко, чтоб помочь отцу.

— Устрой его здесь, рядом со мной, — сказал атаман.

Алексу посадили на колоду. Он прислонился к атаману и посмотрел на пленников.

— А теперь расскажите все по порядку. Давай-ка ты, Илия.

И Заврзан стал рассказывать со всеми подробностями.

— Вот здорово! Молодцы! — воскликнул атаман, когда он кончил. — Так что же нам с ними делать?

— Убить! — сказал Станко.

— Судить! — сказал Суреп.

— Судить! — закричали со всех сторон.

— Зека! Развяжи их и приведи сюда, — распорядился атаман.

Гайдуки выстроились вокруг атамана по порядку и старшинству.

Зека привел пленников.

— Груша! — обратился атаман к субаше. — Ты здесь перед судом мстителей. Мы знаем все про твои грязные дела. Ты поставлен за старшего в Черном Омуте?

Груша молчал.

— Отвечай. Ты поставлен над этим народом. А старший в селе — это все равно, что старший в доме. Так ведь?

— В чем моя вина? — спросил Груша.

— Ты ссорил людей.

— Нет.

— Да.

— Я в твоих руках, ты можешь вырвать у меня любое признание… Но я никого не ссорил. Все бежали от меня. Только Маринко с Иваном относились ко мне по-человечески. Я в этом самом Черном Омуте тосковал по людям и доброму слову. Но все на меня косились. Стоило мне заговорить, как они тотчас же опускали головы. Какой же вред я мог причинить им? Скажи, Иван! Скажи, Маринко!

Гайдуки молчали. Иван и Маринко тоже.

— Я был мучеником! — продолжал Груша. — Если б я занемог, ни одна б душа не пришла меня проведать. Я рос сиротой, сызмальства не знал ни отца, ни матери. И вдруг — я нарочно ссорил! Кого, с кем?

Все молчали, и Груша расхрабрился.

— Я ведь из того же теста, как и все вы, — говорил он в надежде разжалобить гайдуков. — У меня тоже есть сердце. И есть свои печали и горести, и люди мне нужны, чтоб отвести душу. Скажите по правде, разве не горе привело вас в лес? Разве не душевные муки толкнули вас на это? А если так, то в чем моя вина?

— Конечно, если б все было так, как ты говоришь…

— Так и есть.

— Верблюд! Иди сюда! — позвал атаман.

Верблюд подошел.

— Ты слышал, что сказал турок?

— Слышал. Но он все врет!

Груша оторопело уставился на Верблюда, а Маринко с Иваном побелели как смерть.

— Он полоумный… Мелет всякий вздор! — воскликнул Груша.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Верблюд. — Да, вы научили меня молоть, но я в своем уме. Полоумный не смог бы следить за каждым твоим шагом. Молитву и ту ты творил у меня на глазах.

И Верблюд поведал то, что уже известно читателю.

У турка задрожали коленки. Этот человек знает все, вплоть до самых сокровенных его желаний.

Верблюд говорил горячо и вдохновенно. Гайдуки слушали его, холодея от ужаса…

— Так вот, турок, — заключил Верблюд свое обвинение. — Хочешь знать, кто смешал все твои планы? Я! И еще отец Милое.

Груша рухнул точно подкошенный.

Из рассказа Верблюда явствовало, что главные заводилы в этом деле были Груша и Маринко. Иван же был только орудием в их грязных руках. Раз оступившись, он уже не смог встать на ноги и так катился дальше вниз.

— Братья! — сказал Станко после долгого размышления. — Приговариваете вы Грушу и Маринко к смертной казни?

— Приговариваем! — загремели со всех сторон.

— И казнить их немедленно! — прибавил Станко.

— Тебе они больше всех навредили, ты и получай их! Возьми кого-нибудь себе на подмогу и веди их в лес.

— А Миражджич?

— Его тоже будем судить.

— Без меня? — удивился Станко.

— Подождем тебя.

Станко кликнул Зеку и Заврзана.

Двинулись в путь. Сквозь густую листву пробивалось солнце, пронизывая своими лучами кружившую в воздухе мошкару.

Станко кипел от гнева. Заврзан, как всегда, балагурил.

— Видишь, Груша, как чудесно сияет солнышко? А вон ползет муравей. Он счастливей тебя. Какой тебе прок от того, что ты человек? Никакого! Замираешь от страха, как подумаешь, что с тебя станет через несколько минут. А мы привыкли к смерти, нас она не страшит.

Маринко с Грушей молчали. Только лица их поминутно меняли свой цвет: то белели, то чернели, то зеленели.

Заврзан вдруг помрачнел. Ему стало стыдно, что он так зло смеется над обреченными на смерть.

Наступила тишина. Слышался только хруст сухих веток под ногами.

Вдруг Станко поднял голову и скомандовал:

— Стой!

Эхо повторило его приказ. Груша и Маринко похолодели от ужаса и опустились на траву.

— Здесь… Вон тот дуб. Тут мы вздернем проклятого холуя.

Маринко обезумел от страха. Груша мигом вспомнил свой сон. Ему даже показалось, что именно это дерево видел он во сне. Он хотел было попросить, чтоб его увели отсюда, но слова застряли в горле.

— А ну, Заврзан! А ну, побратим! За дело!

Гайдуки подошли к Станко.

— Не спеши! Сначала повесим Маринко, а уж потом сочтемся с турком.

Маринко развязали; в одну секунду из пояса его сделали петлю и накинули ему на шею.

— Так… Вставай!

Грозный взгляд Станко поднял Маринко. Станко подвел его к дубу, ветви которого спускались довольно низко.

— Заврзан!.. Или нет, я сам привяжу. Я должен сделать это своей рукой.

Станко влез на дерево, выбрал сук покрепче и потом крикнул:

— Веди его!

Маринко сразу пришел в себя и стал бешено вырываться. Но крепкие руки Зеки удержали его.

— А ну давай его сюда! — крикнул Заврзан, схватил Маринко в охапку и поднес к дереву.

— Приподымите его! — скомандовал Станко.

Зека — он был выше Заврзана — поднял Маринко чуть не до самого сука. Станко привязал пояс к суку…

— Отпускай! — приказал он.

Маринко опустили.

Станко взглянул на Грушу.

— Видел, турок?

Груша молчал.

Станко подошел к Груше, закинул ему голову и вонзил ему в шею ятаган… Брызнула кровь, и нож вошел еще глубже.