Камен Калчев - Отважный капитан

В Тырново я приеду, но на меня одного полагаться не следует. Собирайте народ и воодушевляйте его. Почаще говорите с людьми о наших общих делах, о близком освобождении.

Велчо не понимал, как можно говорить с людьми об освобождении Болгарии. Ведь об этом тотчас же всюду разнесется молва! И аянин узнает, и муфтий [49] Муфтий — знаток и толкователь корана у мусульман, выступающий часто в роли судьи. . Вся турецкая верхушка. А как же тогда? Что тогда делать? Уж лучше держать все в тайне и разговоры о свободе вести только с избранными людьми, с заговорщиками, которые дали клятву, и то лишь один на один.

С другой стороны, капитан Мамарчев и отец Сергий тоже по-своему правы, когда без конца твердят, что с горсткой людей нам ничего не добиться, несмотря ни на какие клятвы. Следует опираться на народ, его надо вести на борьбу… Но как это сделать?

И Велчо стали одолевать тревоги и сомнения.

Осенью 1834 года, перед рождественским постом, несколько тырновских торговцев и ремесленников вместе с семьями задумали устроить на берегу Янтры, у Чолаковой слободы, небольшую пирушку — повеселиться на лоне природы и порадоваться теплому солнышку.

Здесь над рекою на ровной зеленой лужайке стояла маленькая каменная мельница Георгия Кисимова, состоятельного тырновца, у которого на Баждарлыке была своя лавка. Эта мельница с двумя поставами давала хорошую муку и собирала много окрестных крестьян. Хозяину мельница приносила немалую прибыль, но Георгий Кисимов дорожил не столько мельницей, сколько живописными окрестностями да фруктовым садом и огородом, раскинувшимися вдоль берега Янтры. Кисимов часто приводил сюда своих друзей порыбачить и повеселиться. Они расставляли сети, закидывали невод; под камнями и рукой удавалось иной раз кое-что поймать; а затем, выкупавшись в реке, угощались жареной рыбкой.

Этим летом Георгий ни разу не побывал на своей мельнице. Как только прошли первые осенние дожди и наступило бабье лето, Велчо заглянул к своему приятелю с явным намерением расшевелить его наконец:

— Слушай, Георгий, ты помнишь, с каких пор мы не пировали у твоей мельницы? Давай-ка соберемся в воскресенье, пока стоит хорошая погода. Порыбачим, повеселимся… Нельзя же все время сидеть в лавках! Чахнем в них, как невольницы в гареме.

Георгий Кисимов охотно согласился, и все обитатели квартала: родные и друзья верхом на лошадях, женщины с домашней утварью на телегах — отправились к каменной мельнице, к живописной Чолаковой слободе.

В этот воскресный день мелыциков на мельнице не было. Поэтому гости, свободно расположившись на лужайке, разожгли костры и начали стряпать. Мужчины, подвернув штанины, ловили на мели рыбу, а женщины хлопотали у костров, стараясь приготовить самые вкусные угощения. Вокруг резвились большие и малые дети — играли в чехарду, взбирались на деревья, на каменную крышу мельницы и, возбужденные тем, что оказались вместе со своими родителями на вольной природе, не умолкали ни на минуту. Всюду было шумно и весело. К тому же среди приехавших оказалось два музыканта с большими жеравенскими волынками, чья тихая напевная мелодия ласкала слух, как песня ручейка.

Близилось время обеда. Разостлав поперек лужайки длинное полотнище, женщины, раскладывали на нем белые караваи, бараньи окорока, жареных кур, плов со свининой, брынзу, кислое молоко, колбасы, пастырму, маслины и даже икру — красную и черную… Только птичьего молока не было на этой пышной трапезе.

На главном месте уселись бай Велчо Стекольщик и Колю Гайтанджия, напротив сел Георгий Кисимов, а дальше разместились соответственно возрасту и положению остальные гости. У противоположного конца «стола» сидели подмастерья, ученики, которые тоже пришли повеселиться. Детей усадили отдельно. Женщины присматривали за ними, время от времени раздавая шлепки непослушным шалунам.

Когда пошли по рукам фляги с вином, волынщики заиграли длинную печальную песню, сохранившуюся в памяти людей с незапамятных времен. Первое время все ели молча. Лишь изредка тишину нарушало короткое «на здоровье» да «благодарствуем». А неутомимые волынщики оглашали своей музыкой всю поляну.

После того как голод был немного утолен, начались беседы, шутки-прибаутки. Только фляги ходили по рядам. Когда они опустели, их снова наполнили вином, и опять они пошли по рукам. Прежней скованности как не бывало, люди дали волю своим чувствам и запели:

Песня разливалась вдоль и вширь, по всей долине Янтры. Волынки тихо вторили, не давая себе волю, чтобы не заглушать приятные голоса певцов.

Велчо слушал, сдвинув набок шапку, и душу его переполняло теплое чувство.

— Колю, — шепнул он своему приятелю, — после того как поедим и отдохнем, надо будет заняться военными упражнениями.

Колю Гайтанджия с удивлением взглянул на Велчо.

— Конечно, чтоб никто ни о чем не догадывался, мы будем все делать как бы шутя, — успокоил его Стекольщик.

— Не пойму, как это мы должны упражняться, чтоб никто не догадался, что к чему.

— Углубимся в рощу, повесим на дерево мишень, построимся в ряд и начнем стрелять. А что особенного? Турки тоже так делают, когда собираются компанией.

— Что ж, ладно, — успокоился Колю.

— А потом, — продолжал Велчо, — пускай парни побегают наперегонки да попрыгают через вон тот ров.

— А это еще зачем?

— В бою, кроме храбрости, нужна и ловкость… Военные люди все должны уметь; надо, чтоб ребята были готовы к самым тяжелым испытаниям. Нас ждет война, тут не до шуток.

Задорная музыка на минуту отвлекла друзей. Велчо слушал, но мысли его были заняты все тем же. Помолчав немного, он опять обратился к соседу:

— Я буду стрелять первым, надо им показать пример. А после меня ты. Так что старайся много не пить, чтоб не осрамиться перед молодежью.

Колю усмехнулся:

— Чтоб я охмелел, знаешь сколько нужно?

— Вину доверяться не следует, — сказал Велчо и встал.

Волынщики заиграли хоро. Молодежь, взявшись за руки, пустилась в пляс. Велчо и Колю, несмотря на свой возраст, и здесь решили не уступать. Как только в пляску включились двое пожилых мужчин, волынки тотчас же замедлили темп — стали играть более размеренно, плавно.

— Хиипа, хопа! — выкрикивали парни в такт пляски и с такой силой топали ногами о землю, словно хотели пробить ее насквозь.